Я едва дышала.
– Так нечестно. Мне больно. Кто будет контролировать полицию?
Я кипятилась и нервничала.
– Я не понимаю, и мне от этого страшно, я теряюсь, мне кажется, что нам нет места, как будто мы должны доказывать свою ценность, чтобы подтвердить право на существование.
– Расслабься, детка, – сказала Чески. – Я поэтому и звоню. Я готовлюсь. Будет марш «Жизни черных важны». В Брикстоне. На Уиндраш-сквер. Буду ждать тебя возле «Ритци» в два.
– Чески, ты же знаешь, что я не люблю митинги, – напомнила я. – Я боюсь людей, толпы. Я понимаю, что меня никто не обидит, но меня не покидает ощущение, что от них не убежать. Я не выдержу. Я не переношу карнавалы, не переношу большие торговые центры и не переношу Оксфорд-стрит в любое время суток. Поэтому я туда с тобой и не хожу.
– Квини.
– Ты права. Это важнее.
– Увидимся на месте.
Я пыталась отыскать Чески возле кинотеатра, но безуспешно – она егоза и не умеет стоять на одном месте. Наконец, мы с ней нашлись ровно на противоположной стороне от места, где должны были встретиться. У нас не было ни транспарантов, ни плакатов, но это не беда, потому что голос у Чески – самый громкий из всех, что я слышала. Мы стартовали с Уиндраш-сквер, и Чески непрерывно скандировала «Жизни черных важны!», а я рассматривала людей вокруг, беззвучно шевеля губами, не рискуя присоединиться к ним. Я не любила быть в центре внимания. Рой об этом позаботился.
Чески замолчала, когда на подиуме появилась фигура, как я поняла, организатора шествия. Это была высокая поджарая черная женщина с дредами, обернутыми шарфом, концы которого ниспадали ей на плечи и спину. Когда она подняла руку, толпа стихла. Она немного подождала, потом поднесла к губам мегафон и заговорила.
– Система – против нас, – говорила она сильным, но срывающимся голосом. – Нельзя, недопустимо издеваться над чернокожими, но именно это мы и видим. Вот что мы все видим. Вот какое послание мы получаем. И оно ранит нас. Наши люди продолжают страдать. Эту травму слишком тяжело вынести.
Толпа согласно зашумела.
– Движение «Жизни черных важны» не считает, что остальные жизни не так важны, как наши. Оно не об этом. Мы просто хотим сказать, что именно
Она опустила мегафон и окинула взглядом собравшихся. На лице ее читалась боль, и то, как она держала себя в руках, только подчеркивало эту боль. Она передала мегафон стоявшей рядом женщине и спустилась с трибуны.
Вторая женщина заняла ее место и начала свою речь.
– Знаете, чего они хотят? Они хотят, чтобы мы подняли
После нее на маленькую сцену выходили один за другим другие участники акции протеста и говорили в мегафон. Мы стояли, чувствуя уколы ярости и скорби, и слушали, как друзья и родные чернокожих людей, жизни которых оборвались самым беззаконным образом, поднимались по очереди на этот подиум и вспоминали не только о том, как погибли их близкие, но и о том, какими они были добрыми, как их любили, а еще – о том, что у них были дети и что они сами были чьими-то детьми.
Потом начался марш. Мы шли группами в сторону брикстонского отделения полиции, в наэлектризованной атмосфере, и люди в толпе не были ни агрессивны, ни злы, но заведены. Они завелись и жаждали ответов, они хотели, чтобы их услышали.
Ехавшие в противоположную сторону машины двигались и останавливались, чтобы протестующие могли их обойти. Водители сигналили, открывали окна, поднимали вверх сжатые кулаки.