— Не-а, — Элька красной рукой стерла с лица снег и сопли, — мой папка — герцог! Я ему напишу, и он…
— Тю, — сказал Аника.
— Герцогская дочка, мерзостная квочка, — приплясывал сзади Михась.
— Дети, что здесь происходит? Почему вы втроем бьете одну девочку?
Элька подняла глаза: перед ней уходили вверх две большие черные ноги. А отряхнув снег с ресниц и задрав голову, увидела поблескивающие стекла очков.
— Здрасьте, господин Матиаш, — пробормотала Элька.
Библиотекарь возвращался с почты, куда раз в неделю, в один и тот же день и час ходил отправлять телеграммы живущим в столице родственникам. Мало у кого были родственники в столице, и библиотекаря уважали. Тем более телеграммы, где он нудно и в подробностях, хотя и без знаков препинания и предлогов, рассказывал о том, что случилось с ним за неделю, стоили недешево.
— Она врет, что дочка господина герцога, хи-хи! — Аника подпрыгивал, под ним в снегу образовалась хорошо утоптанная ямка. — Дочка господина герцога! Ведро и швабра, ведро и швабра!
— Это правда, — сказала Элька и в ту минуту сама себе верила, — моя мама… когда господин герцог приезжал…
— Твоя мамка шлюха, — сделал вывод Аника, — как Анхен и Гретхен. Они втроем дальновизию смотрят, три шлюхи, я знаю.
— Ах ты! — Элька вскочила и кинулась на него, отчаянно молотя кулаками и раз за разом попадая во что-то мягкое. Михась пытался оттащить ее, намотав косу на кулак.
Пан Матиаш, человек крупный, не без натуги развел дерущихся в разные стороны. С неба начал валить мягкий и тихий снег, присыпая выбоины в сугробах.
— У них была любовь, — плакала Элька, размазывая по лицу капающую из носа кровь, — у них была любовь…
— Пойдем, девочка! — Пан Матиаш положил руку Эльке на плечо. — Оставьте ее в покое, вы, маленькие звери. А то я и правда запишусь на прием к твоему отцу, Аника.
Элька покорно пошла рядом с библиотекарем, время от времени судорожно всхлипывая.
— На. — Библиотекарь сунул ей в руку аккуратно сложенный носовой платок.
Элька покорно высморкалась, оставив на полотне кровавые разводы.
— Я платок испачкала, — сказала она тоскливо.
— Ничего, — успокоил библиотекарь.
— Я возьму домой, постираю.