— Рассказывай!

— Вы же собирались доказывать, что я шпион...

— Ты рассказывай, а я докажу! Как ты отправился в Константинополь?

— Как и все, кораблями из Крыма…

— Сколько вас там было?

— Сто двадцать шесть судов из пяти портов...

— А людей сколько?

— Думаю, что-то около ста пятидесяти тысяч человек, и все же, кажется, вы собирались доказать, что...

— Сто пятьдесят тысяч трусов!

— Ясно. Вам бы успокоиться, гражданин начальник…

— Закрой рот!

— Тогда мне сложно будет говорить…

— Открывай его только по делу!

— По делу… Среди нас были не только солдаты, но и гражданские — женщины и дети — это первое. Второе: уж чем-чем, а трусостью там точно не пахло. Разочарованием — да, растерянностью — тоже, да даже глупой, пошлой надеждой, но уж точно не трусостью — на трусость там не было времени. Более того, некоторые отплывающие на прощанье кричали остававшимся на берегу большевикам «Ура!»

— И ты тоже кричал?

— Хотите приобщить к делу?

— Я тебя спрашиваю, Нестеренко, орал ты, падла, или нет?

— Нет, конечно…

— Почему?

— Потому что уже тогда понял, что ничего общего с этими господами на кораблях я не имею. Я не чувствовал себя прочим среди равных. Помню, как несколько лет спустя, в Париже, сидя в кафе, многие пораженцы утверждали, будто в 20-м году Россию покинули удивительные, чистые и порядочные люди, однако это было вовсе не так…