Мне привиделась медленная и мучительная смерть от руки разгневанной Скорби. Она окончательно нарушила моё ничтожное спокойствие. Я был готов открыто высказаться перед ней и, отбросив навязчивые мысли, порывисто оттолкнул Скорбь, тряся сжатым кулаком.

– Послушай ты! Не смеешь, поняла, не посмеешь решать! Решаешь, точно я твоя игрушка, а я не твоя игрушка! Ты не можешь жить во мне, ты не живая, как я. Этим мы и отличаемся, Скорбь. Тебе не кажется верным чувствовать родительскую заботу, их внимание и любовь. (Кто бы позаботился о тебе, кроме Теней?) Бывает же, что они долго сидят над какой-то проблемой и бесятся, и не замечают, кажется, ничего. Но они трудятся ради нас, только ради нас, детей, потому что мы для них ценный дар. А мир? Что ты видишь в замке? Исчезни из него, исчезни отовсюду! Мир так великолепен для меня, потому что я являюсь его неотъемлемой частью, я вижу, как он живо перекликается со мной! Ты бы прошлась по лесу, где мы гуляли с Марком. Этот лес мне запомнится навсегда. Там не гуляли медведи, и я не боялся, что упаду в ручей, так как со мной был друг. Представь себе, нельзя не иметь друга. Что же до Серёжи, то я не сержусь. Давно это было, хоть я будто и застрял в том времени и переживаю предательство каждый раз, когда наблюдаю за первым лучшим другом. Просто, конечно, говорить о том, что всё, что ни делается – к лучшему. Ясно, что это правда, я это уяснил. И ты, великая Скорбь, которая живёт в огромном замке… Ты достала звёзды, до которых может дотянуться любой человек? Нет! Нет жизни ни в тебе, ни в этом проклятом одиноком замке без любви, мира. Я буду больше рисовать, слушать музыку Марка, любить Алину и выйду в люди. Не нравятся мне их некоторые привычки, но они сила, они гордость, в отличие от тебя, Мать! И ведь я силён, и я отпущу тебя. Ты не нужна мне, не нужна! Отпущу прошлое, приму его с лёгким сердцем и сброшу это давящий камень с души! Я ухожу! – выкрикнул я с вполне объяснимым всепоглощающим чувством превосходства над обстоятельствами и тёмными существами, которые вязкой массой копошились в зале и гасили восковые свечи.

Шар выскользнул и, покатившись к ногам, перестал гореть зеленоватым светом. Он был серый, прозрачный и совершенно пустой. Тревожная картинка пропала. Смерть оказалась ненастоящей, а выдуманной подсознанием.

Скорбь впала в бешеное буйство и кинулась на меня. С невероятным проворством без поддержки Теней она наносила мне неисчислимые кровавые раны, и я стонал от причинённой боли, как вдруг двери распахнулись, и зал осветило яркое солнце. Я зажмурил веки, надеясь, что мне удастся переместиться в другое безбрежное пространство, где не было Матери и ни одной Тени, и где полностью затянулись укусы. Свет, который, как показалось сначала, исходил от красно-жёлтой звезды, принадлежал фениксу.

Он пролетал под кованой блестящей люстрой и хлопал мощными крыльями, от которых веяло жаром, и я чувствовал, как в огне сгорают мои страхи.

Затем я увидел снаружи Марка, садящегося за пианино. Тени взмыли кверху и пустились вперёд, но он уже заиграл первую мелодию, которую так желал исполнить, и не мирился своей роковой участи.

«Его сожрут Тени! Я должен его спасти, я не вынесу больше ничьей смерти! Ползти, надо ползти, быстрее!» – проносились обрывки мыслей.

Загрохотало. Тусклые оловянные подсвечники зашатались, тотчас же задребезжало стекло. Отполированные вилки, ложки и тарелки попадали со стола. Потолок взорвался треском, посыпались острые обломки и крытые башенки с треугольными выцветшими флагами.

Феникс закрыл меня собой от обрушения, и я потянулся невольно к его ослепительной голове и поцеловал сердечно загнутый жёлтый клюв, которым он затем прильнул открыто и доверчиво к моему плечу.

– Пап, мне страшно, – вымолвил я пересохшими губами. – Если бы ты только остался… Пожалуйста, не уходи… Я люблю тебя.

– Ты в безопасности. Я с тобой, – ответил папа, обнимая горячими крыльями, словно руками.

С нежностью я посмотрел через перья на Марка, которого захлестнула музыка. Он крушил ею чары злых Теней, и они испарялись мгновенно, поднимаясь вонючим мутным дымом в прояснившееся небо. Тут же пропадали хибары вдалеке. Дрожала ходуном земля, будто случилось землетрясение.

Раздался крик Матери. Закружили светлые и чистые ноты, и она прокляла меня и Марка и тотчас же разлетелась сероватым прахом и взвилась в прозрачную вышину.

Мрак был повержен. Разрушенный замок с повреждёнными витражами стался покинутым. Тряска ослабла, а потом и вовсе закончилась.

Феникс подхватил меня и вынес к ступеням, а собрав скатывающиеся слёзы милой грусти, залечил мои рваные раны и произнёс:

– Оставь лист. Я буду навещать вас с мамой.

– Мне тебя заново нарисовать?

– Это лишнее, ведь я уже есть.

– Стой!

Мы обнялись трогательно в последний раз, как любимые люди, у которых всё ещё было впереди.