– Зачем вы пришли? – спросил он.

– Чтобы выразить вам свою признательность за то, что вы спасли меня сегодня.

– Могли прийти для этого утром. – Голос был раздраженный. «Черт ее побери, – думал он, – она что, не сознает, что делает, явившись к нему ночью и стоя у его постели в нимбе света, блики которого играли в ее каштановых кудрях, сияли в глубине ее зеленых глаз?» Его левая рука непроизвольно сжалась в кулак. Эта женщина влекла его, словно морская дева, влекущая корабль в опасный водоворот.

Под его взглядом Мариза вдруг оробела. Надо ли было ей приходить? Может быть, он прав, и лучше было встретиться с ним утром. Особенно смущало ее то, что выражение его лица она не видела.

– Мне хотелось увидеть вас поскорее, – сказала она, поняв свое смятение. Голос ее зазвучал нежно и чарующе. – Мне хотелось выразить вам свою благодарность за спасение моей жизни. За ваше великодушие и отвагу. Я хочу сделать вам памятный подарок. Я не думала, что вы рассердитесь, если я приду ночью. Не знала, что вам хочется видеть меня как можно реже.

– Да, вы правы. Так оно и есть!

– Я верю вашим словам! – пылко вскричала Мариза, протягивая к нему руку, в которой держала документы.

Он взял бумаги. Она отступила назад, к дверям спальни, но он удержал ее.

– Что это такое? – спросил Он, показывая на бумаги.

Мариза почувствовала тепло его сильной руки, сжавшей ее пальцы.

– Это – дарственная, – пробормотала она. – На поместье.

– Какое поместье? – спросил он, непроизвольно гладя ее нежные пальцы, гладкую кожу руки.

– Фицхолл, в долине реки Уай, – выдохнула она. Хотя в комнате стоял пронизывающий холод, Мариза почувствовала, что ее тело охватывает жар.

– Это тот дом, который вы восстанавливаете? – удивился Кэм, вспомнив эскизы на ее конторке, которые она показывала ему.

– Да, тот самый, – подтвердила Мариза. – Этот дом и имение – моя личная собственность, подарок отца. Этой частью владений Фицджеральдов я могу распоряжаться по своему усмотрению, и дарственную никто не может оспорить. – Мариза говорила взволнованно, щеки ее пылали румянцем.

– Достаточно было просто сказать мне «спасибо», девочка, – недоуменно возразил Кэм, снова употребляя шотландское слово «лесси» – «девчонка», «милка». В минуты волнения в его речи усиливался шотландский акцент и вкрадывался шотландский говор. Он действительно вовсе не рассчитывал на подарок, да еще такой щедрый.

Мариза увлажнила кончиком языка пересохшие вдруг губы.

– Разрешите мне судить, какой платы заслуживает подобный поступок. Я доверила вам наши жизни, и вы защитили их. Теперь я вручаю впм то, чем владею с самого своего рождения.

Кэм потянул ее запястье и ей пришлось склониться к его распростертому телу. Она упала на кровать рядом с ним. Он впился губами в ее свежий и сочный, как спелая ягода, рот, очертил языком изгиб ее губ, впивая их нежный аромат. Кэм склонился над ее грудью и охватил ладонью чашу полной груди, прикрытую тончайшей сорочкой. Он чувствовал, как сосок затвердевал под его жадным и горячим языком, увлажнившим натянутую на груди ткань, и начал сосать его, слегка прикусывая зубами; Мариза застонала. Тогда он сдернул вниз ночную сорочку, и, восхищенный лунной красотой белоснежной груди, начал лизать и сосать ее, в то время как его левая рука опустилась вниз, скользя по ее животу, пока не достигла нежных кудрявых завитков.

Он снова стал целовать ее рот властными и нежными поцелуями, потом поцеловал шею, ощутив в ней бурное биение пульса.