Сотни откликов были ему ответом. И неудивительно, что буквально через пару дней Кормильцеву передали обезболивающие лекарства и три тысячи фунтов от Андрея Сумина — в счет будущих роялти.
«Илья лечил себя сам — так, как считал нужным, — вспоминает Маньковская. — Когда знакомые передали капсулы, которые надо было колоть шприцем, я научилась делать ему уколы. Делала их два раза в день, утром и вечером».
В те моменты, когда боль отступала, Илья пытался вести в Интернете «живой журнал». Полемизировал с идеологическими противниками из движения «Наши», огрызался на негативные комменты и даже пытался шутить. Видя такую мощную интернет-активность, его пригласили прочитать лекции на гигантском фестивале в Эдинбурге, а также выступить в Лондоне на поэтическом вечере Exiled Writers.
Эту акцию организовывала член совета литературного объединения «Писатели в изгнании» Мириам Франк. Через Сашу Гунина она попросила Илью перевести часть стихотворений на английский, чтобы поэты, литераторы и переводчики могли участвовать в обсуждении его текстов.
Сделать английскую версию новых стихотворений оказалось не самой большой проблемой. Куда сложнее виделись для организаторов вопросы элементарной логистики, связанные с критическим состоянием поэта. Поскольку ходить Кормильцев уже не мог, его буквально затащили в такси и довезли до Poetry Café.
«Илья испытывал сильную боль, и на его спине была большая шишка, — вспоминает Мириам. — Он не мог ни ходить, ни стоять. Его отнесли по узкой лестнице в подвал, где происходила встреча, и положили на диван, прямо перед полным залом. Кормильцев читал стихи на русском, а я их озвучивала в переводе. После чтений состоялась дискуссия на темы российской политики, литературы и особенностей художественного перевода».
Со стороны акция выглядела изрядно психоделической, что называется, «на грани фола». Илья Валерьевич лежал на боку с листиками в руках, изредка подглядывал в написанные тексты и эмоционально нашептывал стихотворения. Чопорные англичане его завороженно слушали, ощущая в воздухе некую российскую обреченность.
Так случилось, что мне посчастливилось найти аудиозаписи этих чтений. Их с любовью зафиксировал и перевел в цифровой формат «агент влияния» Саша Гунин, сумев сохранить эти артефакты для потомков.
Среди десятка поэтических произведений Илья исполнил в Poetry Café пронзительное стихотворение «Ножницы»: «Люди с ножницами, любители символической кастрации, / Завистливые импотенты, хозяева трусливых маленьких гильотин, / Вам не хватило смелости сразу отрезать мне голову. / Рано или поздно наступит время расплаты за педагогические ошибки...»
Примерно в те же дни больному поэту позвонил из Москвы Саша Орлов, который возвращался вечером на электричке домой.
«В вагон зашли двое парней с гитарой, в монашеском одеянии, в клобуках, с ящичком для пожертвований, — вспоминает Орлов. — Они запели “С причала рыбачил апостол Андрей”, и народ начал доставать деньги. Я набрал номер Кормильцева: “Хочешь послушать?” Он выслушал и засмеялся: “Ну, теперь можно и умирать”».
Больница для ангелов
Жизнь — она сама по себе протест против смерти. Мы все, как парашютисты, выброшенные без парашютов, — летим и знаем, что разобьемся. Можно сделать вид, что летишь, а можно протестовать против такого положения вещей, уходя в творчество и внутренний мир.
После поэтического вечера в Ковент-Гарден Илья почувствовал себя совсем плохо и попросил Алесю увеличить дозу инъекций.
«Я стала читать английскую инструкцию к лекарству и внезапно обнаружила, что при превышении допустимой нормы это обезболивающее может вызвать остановку сердца, — вспоминает она. — Поэтому категорически отказалась делать уколы и сказала Илье, что надо срочно обратиться к врачу».
К тому моменту нервы у жены Кормильцева были натянуты до предела. Каждый день Алеся видела, как Илья отказывается консультироваться с доктором. Когда она пыталась его переубедить, супруг огрызался, бурча под нос, что «лучше сгореть, чем заржаветь». Ситуация заходила в тупик: один не хотел лечиться, а другая больше не могла лечить.
«На Новый год я поняла, что у нас существует некая завеса тайны, — признается Маньковская спустя десять лет. — Кормильцев запретил мне рассказывать о своем состоянии кому бы то ни было. Я чувствовала, что реально схожу с ума, и поэтому сказала: «Либо ты звонишь врачам, друзьям, они тебя эвакуируют, и мы начинаем активные действия, либо я просто ухожу». Я дошла до того состояния, что мне стало все равно. Я поняла, что больше не могу с этим жить».
В результате такого ультиматума Саша Гунин вызвал домой к Кормильцеву «скорую помощь».
«Илья давно жаловался на боли в пояснице, — вспоминает Гунин. — Поскольку у него была всего лишь гостевая виза, оставался единственный вариант — «скорая помощь». Когда приехали врачи и увидели его спину, то просто ужаснулись. На пояснице сияла огромная черная шишка. Врачи посмотрели друг на друга с огромным недоумением, поскольку ничего подобного никогда не видели».
Дальше начался сущий ад. Забрать Кормильцева санитары не могли, заявив, что ему нужно зарегистрироваться в поликлинике. Здесь уместно напомнить, что такая организация, как NHS (Национальная служба здравоохранения Великобритании), оказывает бесплатно только экстренную помощь, а на плановое лечение и уход нужны деньги, которых у Ильи не водилось уже давно.