Осенью 1999 года у Ильи с Алесей родилась дочка Каролина, а денег у молодых родителей по-прежнему не было. Чтобы заплатить аренду за очередной месяц, Кормильцев был вынужден продать винтажный усилитель, поскольку других источников дохода у него не наблюдалось.

Вскоре любимая мной двухкомнатная квартира на Нахимовском проспекте завершила существование. Неожиданно вернувшаяся из Бельгии хозяйка повела себя как последняя скотина. Она вставила в дверь новые замки и в обход существующих законов выставила семью на улицу. Им еще крупно повезло: через знакомых Алеся оперативно нашла новую квартиру в Васнецовском переулке, куда чета Кормильцевых переехала за одну ночь.

Еще одна сложная тема «кризисного периода» — отношения Ильи со Славой, которые после распада «Наутилуса» стали напоминать американские горки. То бывшие друзья ездили друг к другу в гости, жарили курицу, ставили новые записи и душевно общались. То начинали нервно решать проблемные финансовые вопросы, причем каждый раз по-разному.

К примеру, как-то раз Бутусов позвонил Кормильцеву — договориться об использовании названия «Наутилус Помпилиус» во время американских гастролей. А кроме того, об исполнении композиций, слова к которым написал Илья. Насколько мне известно, речь шла об акустических концертах перед русскоязычной аудиторией в небольших клубах Нью-Йорка.

Говорят, что большим желанием лететь в Америку Бутусов особенно не горел, но в итоге согласился на аргументы жены Анжелики. А аргументы были железные — дефолт, музыканты сидят без денег и, вообще-то, семью кормить надо.

«Ну, поезжай, — сказал Кормильцев Бутусову, выслушав по телефону эти грустные новости. — Давай договоримся так: за любой концерт, где ты поешь мои песни, я получаю сто долларов. Неважно, какие у тебя гонорары. Ты платишь мне ровно сто долларов».

Этот разговор касался исключительно выступлений в Америке. В России Слава в тот период строил концертную программу, состоящую из песен, написанных на собственные стихи, а также на стихи Головина, Гуницкого и Димы Умецкого. Позднее Бутусов начал исполнять композиции из репертуара «Кино», но тогда Кормильцева подобные нюансы волновали мало. Никто и предположить не мог, какое развитие эта история получит в дальнейшем.

В тот период Илья вместе с семьей переехал в Минск, где с головой ушел в музыку. Он научился играть на синтезаторе, делать скретчи и начал самостоятельно (!) записывать альбом «Opera Mechanica», основанный на современном переосмыслении классической музыки. Спустя несколько лет Кормильцев подарил мне журнал «Ночная жизнь столицы» с компакт-диском этого кроссовер-проекта, несколько композиций из которого впоследствии звучали на «Радио Classic».

Параллельно созданию инструментальной музыки поэт «Наутилуса» писал стихи, но, скорее всего, для себя, «в стол». Хотя при этом требовал от родственников полной тишины.

«Если Илье надо было что-то написать, не дай Бог вам постучаться в кухню, — вспоминает Маньковская. — Ему нужно было полное отсутствие людей, а ты можешь кушать где угодно. Он плотно прикрывал дверь, и в такие моменты его ничто не раздражало так сильно, как люди».

В Минске Кормильцев жил крайне скромно, практически не выходя из домашней студии, аппаратуру для которой привез из Москвы. Мама Алеси, милейшая Нина Ивановна, помогала нянчиться с маленькой Каролиной и подкармливала молодоженов — на четвертый год совместной жизни поэт и певица решили расписаться.

«Илья тогда приехал к маме с коробкой конфет и попросил моей руки, — вспоминает Алеся. — Мне тогда казалось, что все это не круто. На что мудрая Нина Ивановна заявила: «Немедленно прекрати эти выпендрежи! Я не понимаю, о чем ты думаешь? Каждая приличная женщина хоть раз в жизни должна побыть замужем». И в феврале 2003 года мы расписались в Минске, в соответствии с обычаями и законами Республики Беларусь».

Вскоре Кормильцеву позвонил Сакмаров и заявил, что слышал композицию «Come Down» в голливудском фильме с участием суперзвезды Жан-Клода Ван Дамма. Фильм назывался «В аду», и под бессмертную мелодию «Чужих» в американской тюрьме пытали бандитов, убийц и русских разведчиков. Музыка при этом была соответствующая.

«Тогда я был уверен, что это — большая победа, — признается Сакмаров. — Гребенщиков не без зависти мне сказал: «Ну, Дедушка, твои финансовые проблемы до конца жизни решены». Я перезвонил Илье и радостно заявил: «Есть мнение, что наши финансовые проблемы решены!» На что мудрый Кормильцев ответил: «Да ты совсем охренел!» И бросил трубку. Я примчался к нему с видеокассетой, на которой были указаны авторы: Кормильцев и Сакмаров. «Илья, мы с тобой — голливудские композиторы и сейчас заработаем много денег!» На что Кормильцев сказал: «Слушай, мы получим не денег, а монтировкой по затылку!» В итоге монтировкой мы не получили, но и денег не заработали тоже».

Можно утверждать, что после этой «истории из прошлого» Илью Валерьевича Кормильцева не связывало с шоу-бизнесом абсолютно ничего. Теперь он выглядел типичным аутсайдером. Без коммерческого потенциала и блестящих перспектив. Без настоящего и будущего. Другими словами, «никто из ниоткуда».

Во многом это было действительно так. Теперь Илья официально нигде не работал, жил без прописки, переезжая с квартиры на квартиру. Бродил по эсхатологической Москве в кислотно-апельсиновой рубашке Diesel, с рыжими волосами и блуждающим взглядом. Казалось, что он в те месяцы поменял не только прическу, но и сознание. Порой его останавливали милицейские патрули — за подозрительный внешний вид и странную неземную энергетику, как я полагаю...

Как-то раз молодой сержант, изучая документы Кормильцева, внезапно задумался и настороженно спросил: «Это ты, что ли, написал «Комнату с белым потолком»? Такое, не покурив, не напишешь!» На что Илья мгновенно ответил: «А такое, не покурив, не подумаешь!»

На том, довольные собой, они и разошлись в разные стороны. Каждый — в свое никуда.