— Как это?.. — растерявшись от неожиданности, выпалил Шаркунов.
— Просто. Он был не вполне здоров, наблюдался у психиатров. Однажды он ушел из дома и не вернулся. Его портрет даже показывали по московскому телевидению…
— Вы видели его?! — выпалил Борис Николаевич, не дождавшись, когда собеседник закончит фразу.
— Да, портретное сходство очень велико, насколько я могу судить. Впрочем, полюбуйтесь сами.
С этими словами Андрей Александрович раскрыл папку, лежавшую перед ним на столе, и, вынув оттуда фотографию, протянул ее Шаркунову. Портретное сходство? Fly нет, на Бориса Николаевича смотрел не кто иной, как сам Игорь Владимирович Важнов, помощник консультанта или, если угодно, магистра Сангвинолентиуса, Игнифериус и… правая рука Олеандрова, а теперь еще и тяжелобольной псих, потерянный родственниками.
— У него кто-нибудь есть?
— Да, — ответил Крымов. — Есть мать, тоже не вполне нормальный человек, еще сестра…
— Сумасшедшая?! — спросил Шаркунов таким тоном, будто хотел сказать: «Опять ты, Крымов, облажался!»
— Нет, — поспешил оправдаться Андрей Александрович. — Вменяемая.
— Живет вместе с матерью?.. Понятно. Своей семьи нет, так. Детей?.. Тоже нет… — Борис Николаевич кивнул и спросил: — Бедно живут?
— Да.
— Хорошо. Надо оказать разовую помощь, и… расспросите обо всем как следует. Можете идти.
Небрежный, едва ли не презрительный тон заставил Крымова побледнеть. Поборов приступ бессильной ярости, закусив губу, начальник «маленького гестапо» кивнул и, поднявшись, молча покинул кабинет босса.
LXXII
Седовласый красавец, благородство черт которого не испортили ни болезни, ни годы (скоро шестьдесят), ни тяготы походов, а стан остался строен, пребывал в дурном расположении духа. Шутка ли сказать, он, Раймунд де Сен-Жилль, граф Тулузы и маркиз Прованса, богатейших областей французского королевства, продал некоторые из замков, заложил земли, собрал могучее войско и повел его за тысячи миль, чтобы освободить Гроб Господень, а теперь везде и всюду должен терпеть этого выскочку, лангобардского князька из окраинных итальянских владений норманнов, нищего побирушку, который вкупе с племянничком едва сумел собрать дружину по численности, достойную второстепенного гасконского барона.
Норманны. Норманны. Норманны. У них, как говорят, гордый взгляд и живой ум; норманн быстро хватается за меч, он приобретает только с тем, чтобы немедленно начать расточать добытое, он воин, солдат удачи, под стать предку своему — морскому разбойнику. Провансальцы, напротив, живут сиро, ревностно приобретают, они трудолюбивы, но менее воинственны. К тому же южане проникнуты верою в Господа и склонны к мистическим откровениям, что, как и у большинства французов, у норманнов вызывает подчас откровенные насмешки.
Не раз и не два доносились до ушей Раймунда де Сен-Жилля такие речи. Пусть болтают нищие северяне, завидуя рачительным сыновьям юга. А скажите-ка, кто из франков, взявших крест, самый богатый и знатный родом? Граф Эстефан де Блуа? Дела зятя покойного Вильгельма Завоевателя, и верно, в порядке, ему в отличие от большинства крестоносцев и дома было не плохо, никуда бы он не поехал, если бы не Адель; с такой женой не поспоришь, один брат — король Англии, другой — герцог Нормандии.
Старший, Роберт, и верно, мот, заложил герцогство младшему, Вильгельму Руфусу, чтобы набрать для похода дружину, достойную титула.
Хьюго Вермандуа, или Хью Великий, как он сам себя называет, принадлежит к едва ли не самому знатному роду, как же, брат — король Франции. Все бы хорошо, да вот беда: казна пуста, как карман нищего перед ярмаркой.
Роберт Фландрский? Да, войско у него ладное, все бойцы как на подбор, но невелика дружина, да и сам граф ничем особенно до похода не отличился. Годфрид Лотарингский только именем герцог, братья его, Эустасий и Бальдуин, — мелюзга, последнему, если бы не поход, — прямая дорога в монахи. Бальдуин, однако, шустрый паренек, под шумок оттяпал богатый город, теперь ни больше ни меньше граф Эдесский.