Если только она спорила с собой. Может, слышала чей-то чужой голос?
Здесь, под землей, нет бронзовых статуй, но предположим — только предположим, — что подобное богоявление не исключено.
Вероятно, она просто сходит с ума. И все-таки в последних словах Эрика находила какую-то логику.
Другие способы видеть…
Видеть можно воображением, памятью или…
Памятью.
Она же помнит пещеру и ее обстановку. Знает, где что находится. Может представить все зрительно, стол посреди зала, керосиновую лампу на каменном выступе, шкафчик у задней стены и клубы дыма, поднимающиеся из жаровни на полу…
Эрику поразила мысль, такая простая и значительная, что у нее перехватило дыхание.
Роберт разводил огонь в жаровне.
А для этого ему нужны были спички — по-видимому, он носил их в кармане, но скорее всего хранил здесь, в пещере.
Спички или газовая зажигалка. Но Эрика была интуитивно уверена, что Роберт не стал бы пользоваться зажигалкой, воздержался бы от применения современных приспособлений, раз это возможно.
Если спички хранятся здесь, они должны быть в шкафчике. Положить их больше некуда.
Эрика подняла голову. Усталости уже не ощущалось. У нее появился план, появилась возможность спастись.
И цель. Если Бен Коннор не может прийти к ней, она сама пойдет к нему.
Эрика осторожно спустилась со стола, затем протянула назад руку и нашла все еще привязанный ремнем левый сапог. Отвязала его, подтянула носок и обулась. Потом, ориентируясь по столу, повернулась лицом к дальней стене.
Идти туда? Рискованно. Если каблук угодит в какую-то трещину, она может растянуть связки или сломать лодыжку. Это конец.
Эрика опустилась на четвереньки и поползла.
Вокруг была только тьма, океан тьмы, не слышалось ни звука, кроме собственного неглубокого дыхания и шороха ее продвижения по каменному полу.
Она подумала: просто поразительно, что может сделать человек, дабы уцелеть. Но потом вспомнила Бена и поняла, что хочет не просто уцелеть. Хочет жить.
Сколько лет прошло с тех пор, как она испытывала это желание, это страстное стремление — не просто существовать, а жить полной жизнью? Пожалуй, все кончилось, когда не стало отца и она оказалась под попечением матери, внезапно ставшей чужой, в доме, оглашаемом пьяным смехом, очень похожим на плач.