Смысл имела только вторая возможность.

Коннор ехал следом за ним до лачуги.

Это означало, что начальник полиции уже подозревал его. Может, уловил уклончивость Эндрю во время разговора в солнечной комнате. Или знал гораздо больше, чем опасался Эндрю.

Застегивая куртку, Эндрю подумал, в какой мере ему следует бояться.

Очень, решил он. Очень, черт побери.

Раньше он действительно очень бы испугался. Когда требовалось только выжить, когда его ничто не волновало, кроме погони за благополучием, за установлением контроля, когда он был бессовестным, как последний уличный жучок, — в те дни, не столь уж давние, он испугался бы Коннора, удрал бы немедленно, без оглядки.

Если Коннор все выведал, ему грозит тюрьма — не на один год.

Эндрю пожал плечами. Он не беспокоился. Не испытывал страха.

В его сознании вспыхнуло видение: ручейки мыльной воды, текущие по округлым грудям Эрики. Закрыв глаза, он ощутил запах шампуня от ее волос, вкус ее горячих губ.

— Эрика, — прошептал он.

Она в руках у Роберта. Возможно, Роберт уже убил ее. Или наверняка скоро убьет:

Риск предельный, но он пойдет на него. Встретит любую опасность ради спасения Эрики. Что будет дальше — не важно. Она должна остаться в живых. Все прочее не имеет значения.

Когда он запирал ящик, руки его дрожали.

Выйдя из кабины, Эндрю обнаружил предусмотрительно слонявшегося поблизости Генри. Отдал ящик ему.

— Всегда рад вам услужить, мистер Стаффорд. — Этот человек смотрел на него со щенячьим обожанием. — Надеюсь вскоре увидеться с вашей супругой.

«Я тоже», — подумал Эндрю, но сказал только:

— Она непременно заглянет. Всего доброго, Генри.

У парадной двери он остановился и надел темные очки. В окна было видно заходящее солнце, низкое, оранжевое, раздутое сияющее пятно.

До него донесся приглушенный голос Генри.

— Это мистер Стаффорд, — говорил управляющий банком с явной гордостью какому-то посетителю. — Из Грейт-Холла. Один из наших совершенно особых клиентов.