Им трудно было разговаривать, со стороны трех кресел понеслась такая ругань, что, казалось, три благородные синьоры с утонченными манерами вот-вот
начнут таскать друг друга за волосы и лупить Силой по мордасам.
– Время не терпит, малыш, – повысил голос князь. – Итак, официально спрашиваю: вы, герцог Винзор, принимаете вассальную клятву тея Алексай-она Алайна, нового командира гвардии?
Филлис украдкой стрельнул глазом в сторону скандалисток, не нашел поддержки у регента и решился сам:
– Да! И призываю Всевышнего в свидетели.
Алекс опустился на колено. По плечу ему ударила маленькая декоративная шпага, ей, возможно, и кошку не убить. Но этот удар имел далеко идущие последствия. Женщины вдруг умолкли как по команде, самая молодая бросилась к сыну со словами «что же ты наделал!»
Герцог торжественно выставил вперед ногу в маленьком черном сапожке.
– Мы приняли решение, мама! Извольте его уважать.
Глава девятнадцатая
Насколько же Дживе было проще объяснить Иане основные положения истинной веры! Алекс норовил отсеять в сторону философию и прочие «пустые умствования», по его выражению. Его интересовали голые техники. Когда гуру начал рассказ про анатман, то есть отсутствие единой, бессмертной и неизменяемой души, ученик упрямо мотнул выбритой головой, отказавшись даже выслушать до конца.
– Как это – нет души? А что же мне дал Создатель? Или анатман – это особое приспособление? Вашим анатманом можно убивать врагов, защищаться от нападения, лечить ранения? Нет? Позвольте, учитель, просто помедитировать.
Джива отступил. Поэтому князь нахватался вершков, но без малейшей основательности, стало быть – без надежды когда-либо достичь высот духа и силы.
Другие монахи, работавшие с Гораном, не отмечали подобной строптивости, но и пользы добиться не могли. Тей внимательно слушал, но не только понять – повторить не мог ничего. Например, кратчайшее время щелчка пальцами он отказывался принять за философскую абстракцию. Схватив шпагу, бретер показал, что за одну «кшану» способен нанести два укола. Поэтому теория кшаникавады ему представлялась абсурдной. Как можно говорить о кшане – минимальном промежутке для изменения кармы, если шпага убивает двоих, изменяя две кармы за раз?
Иана же легко схватывала на лету. Через занятие Джива разбирал с ней самые трудные моменты ее и своей биографии с точки зрения теории взаимозависимого возникновения, именуемой также концепцией причинности, объясняющей истоки страдания и способы избавления от него.
Женщина понимала! Приглядывая вполглаза за гугукающим ребенком, она легко жонглировала сложными понятиями, с отдельными соглашалась с трудом, требовала дополнительных объяснений, сомневалась, порой спорила, но понимала!
Заниматься с ней было огромным удовольствием, особенно по вечерам, когда опускались поздние сумерки, комнату освещал масляный фонарь, висящий на потолке кельи, а за окошком трещали насекомые. Иана сидела поджав ноги, часто жестикулировала, словно
дирижируя в воздухе тонкими пальцами безупречной формы.
Всегда откровенный с собой, монах отметил, что его влечет в келью к молодой матери не только из желания подискутировать о философских категориях. Сама атмосфера, наполненная ее близостью, ее присутствием, вызывала возвышенные, никогда доселе не изведанные чувства... И материнство, естественное чистое состояние, абсолютно оправдывающее плотскую связь с неизбежным при ней удовольствием, наталкивало на мысль, ранее тщательно вытесненную по приказу верховных лам: не может быть, чтобы в этом таилось зло!
Джива достиг очень многого. Наверно, он в сотне наиболее уважаемых гуру Шанхуна.
Монах многим пожертвовал. Но до знакомства с Ианой не представлял, чего лишился.