Подобное отношение к психическим отклонениям вообще очень характерно для первобытных культур. Русский психиатр Юрий Каннабих в своей работе «История психиатрии» пишет: «Надо думать, доисторическое население земного шара обращалось со своими душевнобольными приблизительно так же, как современные жители тропической Океании или сибирских тундр: агрессивные и опасные больные считались одержимыми злым духом, безобидные и тихие — почитались иногда любимцами богов; первых гнали и порой избивали, за вторыми ухаживали».

С развитием цивилизации отношение к психическим заболеваниям менялось. Упоминания о сумасшедших есть в текстах древнеегипетской медицины — правда, этому недугу не посвящено ни одной книги, ни одного раздела. Не существовало для подобных случаев и специального врача. Душевнобольной считался в глазах египетского общества человеком, заслуживающим сожаления, сродни слепому или карлику. Для психических болезней невозможно было найти естественную причину, оставалось считать, что произошло вмешательство богов или демонов. Поэтому душевнобольного обозначали как «человека в руке бога». Сама эта характеристика показывает, что здесь требуются не медицинские тексты, а религия с ее возможностями молитвы или магия с ее заклинаниями. В медицинских текстах встречаются необъяснимые явления, в которых речь идет о том, что «нечто вступило извне». При этом слово «извне» обозначает области за пределами нашего ощущаемого мира. По мнению египтян, сердце является вместилищем рассудка и настроения, поэтому поведение человека является следствием поведения сердца. Некоторые болезни имеют собственные имена, например «погружение», в котором предполагают эпилепсию. Вне медицинских текстов описываются случаи старческого безумия, припадки душевного расстройства и приступы потери сознания. Египетской литературе известны также пограничные случаи болезненной ностальгии, ревности и любовного страдания.

Понятия психической нормы и ненормальности впервые появляются в Античности. Безумие становится не бонусом и не отличительным знаком проводника между мирами, а карой, посланной богами, или просто результатом слепой неотвратимости рока. В древнегреческой мифологии и в произведениях античных драматургов полно сюжетов, когда герои совершают в помутнении рассудка разрушительные действия. Причем с ума сходят как простые люди, так и герои и даже боги. Но чаще боги провоцируют людское сумасшествие из чувства мести или из пристрастия к интригам. Несомненный лидер в области лишения смертных разума — богиня Гера. По ее приказу богиня Ата набрасывает повязку безумия на глаза Гераклу и он убивает собственных детей. По ее же злой воле Афамант путает своего сына с оленем и охотится на него.

Безумие в античных текстах, как правило, приводит к трагическим последствиям. Характерен пример героя Аякса: помутившись рассудком (опять же по замыслу богини, на этот раз — Афины), он принимает овец Одиссея за своих обидчиков. Обезумевший герой подвергает животных смерти и жестоким мучениям, а потом приходит в себя и совершает самоубийство, будучи не в силах принять случившееся.

С расцветом философии в Греции тема безумия начала занимать мыслителей. Античные философы пытались найти причины психических отклонений и дать этому явлению теоретическое обоснование. В поисках истины их пути разделились. Стоики считали душевные болезни результатом отклонения от божественного Логоса, к которому тянется разум. А если так, то интеллектуальная лень и потакание страстям провоцируют сумасшествие. Душевнобольные в их понимании становились невеждами, к тому же не желающими обуздывать свои страсти. Стоикам казалось, что если человек однажды смог познать разумный порядок, то это знание остается с ним на всю жизнь. Стоит отметить, что стоицизм, учивший ответственности, порядку и нравственности, был очень популярен в Греции. И, конечно, отношение философов этой школы к психическим отклонениям большинство греков разделяли.

Но в Древней Греции существовало и другое мнение, выраженное фигурой слишком крупной, чтобы его не учитывать. Речь идет о Платоне. Интересно, что психические функции Платон помещает в голове, но делает это не по научным, а по чисто метафизическим соображениям: шар, говорит он, — наиболее совершенная из всех геометрических фигур, и поэтому ясно, почему боги, «подражая форме вселенной, которая кругла, заключили два божественных кругообращения (души) в шарообразное тело — в то самое, которое мы теперь называем головою и которое, представляя в нас божественнейшую часть, господствует над всеми остальными частями»[3]. В этом вопросе великий ученик Платона делает странным образом шаг назад по сравнению со своим учителем: Аристотель низводит мозг до степени железы, на которую возложена функция охлаждать не в меру разгоряченную кровь; всю психическую жизнь он переносит в сердце. О нервной системе Аристотель имел так же мало понятия, как и врачи-гиппократики (возможно, что и Платон, помещая душу в голове, не имел в виду мозг, а представлял себе дело как-нибудь иначе).

Великий философ дал безумцам шанс, разделив состояние «неистовства» на два вида. Одно является болезнью и проклятием, другое — посылается богами в качестве благословения. Платон задумывался об этом явлении достаточно глубоко и даже разделил «хорошее» безумие на целых четыре разновидности, которые упоминаются в одном из платоновских диалогов «Федр». Каждый из типов «божественного отклонения от того, что обычно принято» имеет своих покровителей в греческом пантеоне божеств. Пророческому экстазу покровительствует Аполлон, экстазу мистерий и ритуалов — Дионис, творческому вдохновению — музы, а любовному исступлению — Афродита и Эрот.

Как бы то ни было, именно во времена Древней Греции стали появляться попытки рационального объяснения психических отклонений. И если раньше поведение душевнобольных людей истолковывали только в религиозно-мистическом ключе (агрессивные — «одержимые злым духом», тихие — «божьи избранники»), то в античных рукописях встречаются первые психиатрические термины: меланхолия, мания, паранойя, эпилепсия. Позднее, по мере изучения анатомии, мозг был определен как центральный орган нервной системы, хотя процесс познания человеческой психики шел непросто. Например, великий Гален считал, что психическая деятельность осуществляется в головном мозге, сердце и печени. Причем мозг — это средоточие всего процесса мышления, сердце — орган, в котором зарождается и бушует гнев, обитает мужество и решительность, а в печени гнездятся добрые и недобрые порывы.

Несмотря на заблуждения, медики продолжали искать ответы на сложные вопросы телесного и душевного устройства человека, в том числе — его психики. Александрийская врачебная наука одной из главных своих задач считала познание нервной системы. Как знать, может быть, в Александрии и родилась поговорка «все болезни от нервов»?

В какой-то степени Платон со своим благословенным «неистовством» и «хорошим» безумием стал одним из духовных отцов романтиков XIX века. Но от его эпохи до возникновения романтизма прошло больше двух тысяч лет. За это время философские концепции и мировоззрения, конечно же, много раз менялись. В средневековой Европе безумие приобрело двойственный смысл. Одной из важнейших средневековых метафор стал Корабль дураков; известны картина Иеронима Босха под таким названием и сатира Себастьяна Бранта, появившаяся немного ранее. Корабль дураков существовал и в реальности, хотя в несколько модифицированном виде. Это был способ избавления от сумасшедших в прибрежных городах. Горожане просили капитана взять бедняг на борт, с тем чтобы высадить потом в каком-нибудь другом городе.

Образ Корабля дураков удивительно многослоен и противоречив. С одной стороны, статус сумасшедшего передается плаванием как символом нестабильности и пограничного положения. В европейской традиции море вообще часто символизирует хаос. С другой стороны, в христианстве вода несет в себе очищающее начало. Воды Крещения омывают душу человека от греха. В христианской традиции с кораблем также принято ассоциировать церковь в качестве ветхозаветного ковчега спасения. Тем не менее на одной из средневековых гравюр показана цель Корабля дураков. Это райское Древо добра и зла, что показывает безумцев грешниками, которые тянутся к запретному знанию. В какие-то моменты средневековой истории «сумасшедший» корабль мог выступать как предвестие апокалипсиса.

В средние века перед Великим постом иногда устраивали «праздник дураков», прообраз современного Первого апреля, с шутовскими процессиями и пародированием церковных обрядов. Здесь тоже все выглядело достаточно противоречиво. С одной стороны, люди отражали образ обезумевшего, одержимого грехами человечества, которое движется куда-то, не зная цели. С другой — они получали свободу, невозможную ни в каких других обстоятельствах. Свободу, при которой можно было выразить свои мысли, не опасаясь за последствия, ибо что взять с дурака?

Анализируя «дурацкую» тему в средневековой культуре, философ Мишель Фуко отмечает: «Если глупость ввергает каждого в какое-то ослепление, когда человек теряет самого себя, то дурак, напротив, возвращает его к правде о себе самом; в комедии, где все обманывают и водят за нос сами себя, он являет собой комедию в квадрате, обманутый обман; на своем дурацком, якобы бессмысленном языке он ведет разумные речи…»

С приходом в Европу христианства в возникновении душевных болезней стали винить дьявола. Происходило это еще и потому, что медицина вступила в союз с церковью, ведь духовенство было единственным образованным сословием, к тому же обладавшим значительными материальными средствами. Начиная приблизительно с III века все припадочные, эпилептики, истерики, страдающие хореей подвергались так называемому экзорцизму — специальному обряду, призванному изгнать бесов. Это практиковалось в монастырях, образовалась даже особая категория специалистов этого рода, к которым привозили больных. При крайней разреженности населения тогдашней Европы единичный случай душевной болезни в той или иной местности не представлял еще таких проблем, как в последующие времена в крупных городах со строго регламентированной жизнью. В деревнях и поселках с отдельными больными неплохо справлялись: буйных связывали и запирали в чулане, со спокойными совершали паломничество в какую-нибудь обитель, если повезет — оставляли их там на лечение. Вообще, расхожее мнение о том, что в средние века помешательство лечили только пытками и казнями, мало соответствует действительности. Европейцы того времени считали более целесообразным изгонять беса, чем наказывать его подневольную жертву. Да и костры ведьм, ассоциирующиеся со средневековьем, запылали позже, уже в эпоху Возрождения.

Несмотря на явный мистический уклон, врачебное искусство в средневековой Европе изучали охотно. Некоторые монашеские ордены даже вменяли это в обязанность братии. Отрывки из Гиппократа и Галена тщательно переписывались и повсеместно расходились в многочисленных копиях. К IX веку достигла значительного развития и светская медицина. Например, в Каире, по сообщениям Леклерка, в 834 году была открыта больница с отделением для душевнобольных. Эмир, истративший на ее постройку и управление 60 тысяч динаров, «сам приезжал каждую пятницу ревизовать врачей, смотреть кладовые, расспрашивать больных и перестал ездить лишь после того, как один умалишенный бросил в него яблоком, которое, по просьбе того, он сам подарил ему». Одним из первых очагов медицинской науки, откуда пошло ее распространение по всей Европе, стала знаменитая Салернская школа недалеко от Неаполя. Легенда приписывает ее основание греку Понтусу, арабу Аддалаху, еврейскому рабби Елинусу и, наконец, некоему безымянному магистру Салернскому — интернациональной группе, составленной как раз из тех четырех наций, которые заботливо сохранили для потомства медицинские познания классиков.

Есть основание думать, что в Салерно привозили и душевнобольных. Вероятно, они находили пристанище в бенедиктинском монастыре VII века, а может, в каком-либо из приютов-больниц, находившихся в ведении иоаннитов или «братьев Креста». По свидетельству историков, в это известное место приезжали люди, которые не могли «забыть умерших друзей». Их определяли как меланхоликов, в качестве лечебной меры им предлагалось «съесть нафаршированное целебными травами свиное сердце». Хорошо усвоив наследие Гиппократа и Галена, Салернская школа деятельно разрабатывала учение о темпераментах. Врачом, особенно охотно посвящавшим свои силы лечению психозов, был Константин Африканский (1010–1087). Ему принадлежит трактат «О меланхолии» — старательная компиляция из римских и арабских источников. Впрочем, его определение меланхолии не лишено меткости: это такое состояние души, когда человек твердо верит в наступление одних только неблагоприятных для него событий. Причиной болезни Константин Африканский объявляет пары черной желчи, которые якобы поднимаются к мозгу больного. Вследствие этого сознание затемняется и есть даже риск, что оно совсем погаснет.

Постепенно по образцу Салернской школы во Франции открываются университеты в Монпелье и Париже, а в Англии — высшие школы Оксфорда и Кембриджа. Однако серьезных открытий в медицине все эти заведения дать человечеству не смогли. Что и понятно: научная работа в эпоху Средневековья, как правило, сводилась к компиляциям и комментариям. Основным постулатом оставалось следование давно известной истине, а не поиски нового.

Такая позиция, конечно же, не удовлетворяла настоящих ученых, но не в меру самостоятельные исследования, отступавшие от традиции церкви, навлекали на себя преследования. В то же время даже самые самостоятельные исследователи все равно оставались людьми средневековья, а значит — жили под знаком теологии и метафизики. Соответственно, не могла продвинуться вперед психиатрия, объяснявшая влиянием дьявола практические любые отклонения психики. Значительный шаг вперед сделал падуанский профессор Микеле Савонарола (1386–1466), дед будущего пламенного проповедника.

Савонарола рассказывает, что в его время душевнобольных секли розгами до кровавых рубцов с целью «дать диверсию материальной причине мании», кололи иглами, шипами, покрывали все тело горчичниками, чтобы уничтожить застой мысли, вызванный меланхолией. Такой «отвлекающий метод» встречает со стороны Савонаролы решительное осуждение. Боль ожесточает больного, доводит его до бешенства и, говорит он, «надо думать, что большинство случаев так называемой волчьей ярости являются искусственным продуктом жестокого обращения». Савонарола рекомендует осторожные кровопускания, банки к ногам, рвотные, слабительные и особенно теплые ванны. Он говорит, что прежде всего необходимо возвратить больному сон; для этого хорошо поселить его в прохладной местности около реки и раскачивать на висячей койке на манер колыбели. Свою книгу «Великая практика» он писал, чтобы отвлечь врачей от диалектических пререканий на углах улиц и площадей и дать им в руки реальные факты.

Юридические документы времен позднего средневековья могут много рассказать об отношении к душевнобольным. На фоне роста городов и увеличения городского населения ближайшим родственникам человека с расстройством психики вменялось в обязанность сохранять безопасность и покой остальных граждан, то есть попросту держать больного взаперти. При наличии достаточных средств душевнобольного можно было поместить в другую семью. Уже упоминавшийся Юрий Каннабих, один из пионеров русского психоанализа, пишет, что в 1425 году некая горожанка регулярно получала в магистрате причитающуюся ей сумму за содержание совершенно посторонней ей душевнобольной женщины. А в 1427 году приехавший во Франкфурт поверенный в делах маркграфа Бранденбургского внезапно лишился рассудка, и тогда его принципал договорился с городом о помещении больного в отдельную квартиру и о поиске сторожей. В случае, если родственники не могли сладить со своим больным, его помещали в тюрьму либо в подвал городской ратуши. Были и особые камеры, находившиеся внутри массивных городских стен, так называемые «Tollenkisten» («ящики для буйнопомешанных») или «башни дураков». Здесь больные содержались большей частью на городские средства. Сквозь решетки миниатюрных окон в кирпичной стене они протягивали руки за милостыней и гостинцами, приносимыми по праздникам сердобольными бюргерами Нюрнберга, Брауншвейга, Франкфурта, Гамбурга, а праздные зеваки и мальчишки дразнили их.