Она смотрела на улицу, по которой проезжал мимо нас большой, направлявшийся к торговому центру автобус, окна его заполняли женские лица, все как одно обрамленные коротко остриженными волосами. Бернер выключила мотор и печку. И мы услышали шум движения, приглушенный, но ровный.
— Нет, — ответил я. — И никогда об этом не задумывался. Наверное, на детей я и без того насмотрелся вдосталь.
— Выходит, нами наш род и заканчивается, — торжествующе объявила она. — Линия Парсонсов обрывается здесь, на парковке «Эпплби». Почти.
— Вот и мы с Клэр говорим то же самое.
— Как тебе кажется, хорошую жизнь ты прожил? То есть кажется после того, что я рассказала тебе о моей? Если скажешь — хорошую, я не расстроюсь. Только рада буду.
Она повернулась ко мне, и в этот миг лицо ее никакой натуги не выражало, наоборот — облегчение. Вот так оно теперь и будет смотреть на меня, всегда.
— Я принимаю ее, — ответил я. — Полностью. Я даже жену себе выбрал правильно.
— Мы
— Ну, в таком случае, да, — сказал я. — Я прожил хорошую жизнь.
Вообще-то я не был уверен, что именно так и думаю.
— Я твоя старшая сестра, — любовно произнесла она и хмыкнула. — Ты должен говорить мне только правду, всю правду. Иначе я вернусь и буду являться тебе по ночам.
Она улыбнулась сама себе, потянула вверх ручку двери и снова начала, постанывая, вытягивать ноги из-под руля.
— На сей раз справлюсь сама, — сказала она.
Разговор закончился, больше мы этой темы не касались.
В «Эпплби» мы сели у окна, из которого видна была старая машина Бернер, покореженная куда сильнее, чем мне показалось с первого взгляда, — даже ее миннесотский номерной знак и тот был погнут, а одно заднее крыло оторвано. Других таких машин на стоянке не было.
Бернер вроде бы повеселела, оправившись от нашего мрачноватого разговора, — похоже, это шумное, наполненное назойливым гомоном телевизоров и набитое китчем заведение было именно тем, что ей требовалось, умело отвлекать смертельно больных людей от мыслей об их бедах. Лилового, нуждавшегося в чистке пальто Бернер не сняла.
Она вынула изо рта жвачку, завернула ее в уголок бумажной салфетки и положила на подоконник. Когда подошла официантка, Бернер заказала мартини и мне посоветовала, сказав, впрочем, что пить его не сможет, не позволяют лекарства. Ей просто нравилось сидеть, как в прежние времена, перед бокалом, готовым в любую минуту совершить свое маленькое волшебство. Я попросил принести мне бокал вина, надеясь, что смогу с его помощью и расслабиться, и воодушевиться.
— Я говорила тебе, — начала Бернер (пластиковый пакет она поставила рядом с собой), — что
— Разговора такого не было, — ответил я. — Но мне приятно это слышать.
И поднял бокал с вином, словно желая выпить за ее здоровье.