Но Дарвин предполагал, что «эмоции и способности, как любовь, память, внимание, любопытство, подражание, рассудок» в какой-то зачаточной форме проявляются и у других животных. Он писал, что различие между разумом человека и других животных только «количественное, а не качественное».
Этот фрагмент текста — замечательный образец прозы, который стал знаменит далеко за пределами эволюционной биологии как пример описания свойств, различающихся не на фундаментальном уровне, но лишь по положению в спектре возможностей.
Но что касается исходного смысла этого фрагмента для описания нашей эволюции, я уже не уверен в его справедливости. Как мы видели, по технологическим способностям, сексуальному поведению и моде мы отличаемся от других животных. Но вывод о том, что наше отличие от них заключается только в нашем относительном положении на общей шкале, спорно. Наша способность использовать орудия развита настолько сильнее, чем у ворона, или дельфина, или даже у шимпанзе, что кажется невозможным объяснить это только нашим относительно более продвинутым положением в спектре. Наши сексуальные желания и склонности могут напоминать таковые у других животных, но необузданное сексуальное поведение бонобо мотивировано совсем другими социальными задачами, даже если какие-то физические проявления имеют явное сходство с нашим поведением. И, напротив, может быть, мы получаем такое же удовольствие от орального секса, как те двое необычных мишек в Загребском зоопарке? А веточка в ухе Джулии — лишь более простая и ранняя версия нашей современной моды?
Наша культура не просто превосходит культуру всех других животных по сложности, ее вообще не существует у других организмов, и тот способ, которым наши знания распространяются среди современников и передаются следующим поколениям, не просматривается за пределами рода
Возможно, высказывание про «количественное, но не качественное» различие является слишком простым, слишком бинарным, чтобы описать историю нашего вида. Может быть, лучше просто радоваться сложности нашей эволюции и без лишней гордости и превосходства признать, что мы другие?
Как это произошло? Почему мы стали другими? Мы старательно и пока безрезультатно ищем ответ на вопрос о том, где тот переключатель, который изменил нашу сущность и сделал нас людьми. В нашей истории и в какой-то степени даже в науке мы ищем триггеры. Мы хотим понять и надеемся получить удовлетворяющий нас связный ответ, и именно в этом поиске мы откроем историю нашего становления.
Но тут-то и возникают сложности: эволюция происходит иначе. Не обнаружено никакого реального поворотного момента, который можно было бы упомянуть, хотя бы в качестве метафоры, в рассказе о нашем происхождении. Безусловно, в истории развития жизни на Земле случались поворотные моменты. Их было немного, но какие-то отдельные события действительно изменяли ход эволюции. Например, появление сложных клеток примерно два миллиарда лет назад: одна клетка попала внутрь другой, и в результате появились все сложные существа на дереве жизни. По-видимому, это произошло лишь однажды. Всего одно падение метеорита положило конец истории динозавров, длившейся 150 миллионов лет, и в результате освободились среды обитания, в которых стали процветать мелкие млекопитающие и птицы. Это поворотные моменты в истории, после которых жизнь стала совсем другой, но в целом жизнь эволюционирует сложно и медленно, в том числе и наша с вами. В ней бывают ключевые события, но в целом каждый из нас является продуктом четырех миллиардов лет общего развития природы и нескольких лет жизни среди других организмов в конкретных условиях.
Нам нелегко описать собственную историю. От доисторических времен осталось мало свидетельств, и наш рассказ о прошлом строится на отдельных фрагментах. Проследить за нашей эволюцией сильно мешают два обстоятельства. Против нас играет понятие времени. Те временные рамки, в которых происходит эволюция, непостижимы для нас и не имеют почти никакого отношения к жизни отдельного человека. Мы можем осмысленно рассуждать о двух или трех поколениях вперед и назад — о наших прадедушках или правнуках. Но если говорить об образовании нашего вида, приходится иметь в виду тысячи поколений и больше. В частности,
Есть и другая помеха. Нам легче воспринять отдельные моменты истории или отдельные причины, чем единую непостижимую систему, созидавшуюся на протяжении миллионов лет. Наука косвенным образом развила у нас модульный и линейный подход к анализу сложных систем, поскольку только так мы можем понять такие интегрированные системы, как наши тела, наш разум или наша эволюция. Мы находим в тысячелетней пыли один зуб или одну подъязычную кость и пытаемся извлечь из них все возможные данные, а затем совместить их с общей картиной жизни древних людей. Или выбираем один ген и следим, как он изменялся у разных людей и откуда он взялся. Каждый из этих элементов — лишь одна деталь в гигантском четырехмерном пазле: четырехмерном по той причине, что живые организмы существуют не только в пространстве, но и во времени. Все, что мы делаем в качестве отдельного вида, уникально, но то же самое относится ко всем представителям царства природы.
И так мы постоянно копаемся в себе, вводя новые идеи или данные и пытаясь игнорировать или спрятать предрассудки или груз, который мешает нам понять нашу собственную историю.
Но почему мы действительно другие? Разделяя биологическую и культурную эволюцию, мы создаем между ними искусственную границу, хотя на самом деле они тесно переплетены между собой (биология стимулирует культуру и наоборот), нужно только разглядеть отдельные кусочки пазла до того, как мы опять сложим из них общую картину. Давайте сначала поговорим о биологии, под которой в эволюционном контексте подразумевается ДНК.
Гены, кости и разум
Гены — это единицы наследуемости, которые отбираются природой и передаются следующим поколениям. Природа отслеживает физические проявления генов (фенотип), и, если они повышают шансы организма на выживание, ответственная за них ДНК наследуется и передается следующим поколениям. Гены — это матрица, на которой выстроена жизнь.
Представления о том, как ДНК превращается в живую материю, коренным образом изменились буквально за несколько последних лет. По двум причинам. Первая: последовательное изучение механизма функционирования генетического кода, генетических различий между людьми, их распределения в популяции в прошлом и в настоящем, а также связи между дефектными генами и болезнью. Генетический код в форме генов содержит биологическую информацию; гены рассредоточены среди трех миллиардов букв в составе ДНК, разделенной на 23 хромосомы и находящейся в маленьком ядре в центре большинства клеток. Все люди имеют один и тот же набор генов, но последовательность генов у разных людей может немного различаться, и именно эти различия определяют все естественные вариации человеческих признаков. Хотя нам еще многое предстоит узнать, мы уже хорошо представляем себе, как устроен геном и как последовательность букв ДНК превращается в жизнь. Чем ближе родственная связь между особями, тем больше сходство между их геномами. Это правило применимо к семьям, к особям одного вида и к представителям разных видов. Поскольку у нас одинаковые гены, мы можем сравнивать различия в последовательностях, чтобы понять, имеют ли они какое-то значение. В американском и британском вариантах английского языка встречаются разные формы написания одних и тех же слов, но выражения colour grey и color gray[57] на обоих берегах Атлантики означают одно и то же. Напротив, слова appeal и appal[58] отличаются всего одной буквой, но их смысл почти противоположен. Со временем ДНК изменяется за счет генетического эквивалента опечаток — орфографических ошибок, закрадывающихся в текст при неточном копировании и невнимательной проверке белками, ответственными за вычитывание последовательностей ДНК после репликации. Эти ошибки накапливаются почти с постоянной скоростью, так что различия в последовательностях генов разных людей и разных видов можно использовать для отсчета времени на часах, запущенных в тот момент, когда конкретная опечатка возникла в сперматозоиде или яйцеклетке предка и была передана его ребенку. Небывалые успехи в секвенировании генома за последние годы сделали расшифровку биологического кода легкой, быстрой и дешевой, и теперь у нас есть петабайты ДНК миллионов людей и животных.
Вторая причина революционного изменения генетики за последние годы также связана с техническими достижениями, но в приложении к расшифровке генома людей, умерших годы, десятилетия, столетия или даже сотни тысячелетий тому назад. ДНК — невероятно стабильная форма хранения информации. В живых клетках она активно поддерживается в надлежащей форме с помощью белков, которые проверяют и редактируют ее при каждом копировании, максимально снижая количество ошибок. В мертвых клетках никакого редактирования не происходит, но в правильных условиях (в сухой и прохладной атмосфере и в присутствии минимального количества других организмов) ДНК может сохраняться тысячелетиями. На основании генов мертвых мы можем установить генетические связи, которые в противном случае были бы потеряны во времени.
Эти два прорыва в генетике привели нас к новому пониманию наследственности и позволили перерабатывать горы информации в форме последовательностей геномов; из нее с помощью мощных статистических методов можно извлечь даже едва заметные закономерности. Вооружившись этими новыми инструментами, мы продвигаемся в понимании того, как древние люди превратились в современных людей.
24–2 = 23
Принадлежность к виду организмов определяется по морфологическим признакам, а не по ДНК. Такая таксономическая классификация используется по историческим причинам — мы обозначаем организмы в соответствии с этой системой с тех пор, как Линней в XVIII в. ввел биноминальную номенклатуру: название рода, потом название вида (
Хромосомы различаются по размеру, например, хромосома 2 — одна из самых длинных: она содержит 8 % всей нашей ДНК и примерно 1200 генов. Она такая большая, поскольку в какой-то момент, быть может шесть или семь миллионов лет назад, у одного из представителей общих предков всех человекообразных обезьян родился ребенок с серьезной хромосомной аномалией. В процессе образования яйцеклетки и сперматозоида, слияние которых дало начало этой новой жизни, при репликации хромосом две из них каким-то образом сцепились между собой. При сравнении хромосом всех гоминид хорошо видно, что гены, содержащиеся на нашей хромосоме 2, у шимпанзе, орангутанов, бонобо и горилл распределены между двумя хромосомами.
Большинство мутаций такого плана являются летальными или вызывают ужасные заболевания, но этой обезьяне повезло — она родилась с полностью функциональным геномом, который в значительной степени отличался от генома ее родителей. С этого самого момента началась линия организмов с 23 парами хромосом, которая протянулась до нас с вами.