Семья Успенских на балконе своей квартиры;
справа налево: В. А. Успенский, его сын Володя и жена Светлана Марковна; 1987 год
— Папа по-настоящему ценил только общение с глазу на глаз, — говорит Анна Зализняк. — Было даже такое выражение — «разговор втроем», то есть ненастоящий, вообще не разговор. Когда приходил Бассалыго (всегда один, без жены), сначала все вместе ужинали, а потом он отдельно разговаривал с мамой и отдельно с папой. То же с остальными друзьями: с Чижом, с Гелескулом. Успенский — это вообще особая история. Успенский — это был некий абсолют, в некотором смысле бог. Высшее знание. Когда кто-либо из нас, всех троих, не знал, как поступить в некой жизненной ситуации, был один способ: спросить Успенского. Последние лет 20 отношения были очень тесные. Папа сначала ходил с Успенским гулять. По субботам он приходил к родителям обедать, а после обеда папа шел его провожать до дома. Потом он стал уезжать на такси, потом вообще перестал приходить — папа стал ездить к нему домой.
Борис Андреевич Успенский вспоминает:
— Андрей дружил с братом и находился тогда под сильным его влиянием. Мы жили с родителями: брат с женой и я, еще неженатый. И вот я прихожу домой, а отец говорит: «Звонил Андрей, спрашивал Володю». Я говорю: «Володи нет». И он в отчаянии: «Как же так, что же мне делать? Я хотел обсудить с ним проблему. Что же мне теперь ночью делать?» Он хотел ночью над этим поработать.
— Андрей катал [В. А.] Успенского на мотороллере, — рассказывает Елена Викторовна Падучева. — Успенский же любопытный страшно. Ему это такое невыразимое ощущение было. Это вот уже после приезда из Франции Андрей присмотрелся и купил мотороллер.
Но активной стороной в их дружбе был Успенский, который явно был как-то привлечен чем-то. А Андрей был такой зависимой стороной. Но Успенский выручал Андрея в очень трудных ситуациях.
— Я думаю, что Успенский считал, что Андрей выше его, — говорит Анна Константиновна Поливанова, учившаяся у Зализняка и близко его знавшая. — Он смотрел на Андрея снизу вверх. Они кокетничали друг с другом непрерывно. И это длилось — я удивлялась, как у взрослых людей столько времени! Но в этом что-то было прекрасное. Я думаю, что это лучшее, что было у Успенского.
Андрея он любил, конечно, не бескорыстно: это он «сделал этого человека». А я думаю, что Андрей был бы Андреем и без Владимира Андреевича, но что Владимир Андреевич очень многому научил Андрея! Ну и сделал в смысле жизни — диссертации, там, и так далее, об этом речи нет! Успенскому ведь еще хотелось почему-то, чтобы Андрей был признанным великим ученым. Не просто великим ученым, а обязательно признанным великим ученым! И Успенский сделал все для того, чтобы Зализняк стал знаменитым великим ученым: заметным, известным и так далее.
Так вот, вопрос, которым я не задавалась, — для меня в моем сознании Успенский и Зализняк настолько срослись, что я не задавалась таким вопросом, а это интересный вопрос: был бы Зализняк Зализняком, если бы он не подружился с Успенским и если бы — а это, в принципе, возможно — он остался совсем незнаком с математикой?
«Он должен был бы быть технарем»
— Адольф Николаевич Овчинников был очень важным членом «Курозада», — рассказывает Зализняк Успенскому.
ВАУ: Ну, и что же вы делали? Вот у вас такая компания, что же вы — ходили в кино, играли в футбол, читали умные книги, вели разговоры?
ААЗ: Вели разговоры, конечно, о жизни более всего. Ну, и выпивали, естественно. В футбол играли. В настоящий — не слишком много, поскольку мало было возможностей. Хотя достаточно, чтобы мне выбили зуб на футболе. Но это уже другое.
ВАУ: А где ж вы играли?
ААЗ: Был стадион — нынче это на Пресненской заставе, где сейчас уже давно стройка и отчасти сквер. Как же он назывался? Такой наклонный стадиончик… Стадион как раз сравнительно долго держался, как раз недавно я проезжал, смотрел, что на месте стадиона. Такая там зеленая зона, но немножко туда уже дворцы тоже проникают. У дальнего конца Пресни. Ну и дворовый [футбол], конечно.
А много мы играли в настольный футбол. Который был, ну, я бы сказал, моим изобретением. Пуговицами. Там очень много было специального оборудования. Я придумал все правила, ну, естественно, имитируя настоящий футбол. Потом, когда стали продаваться все игры, — это было гораздо позже — это было такое ужасное ощущение кражи, потому что можно было купить все.
ВАУ: У вас был какой-то расчерченный стол, я помню.
ААЗ: Ну конечно, поле было! В течение какого-то времени это не снималось, это был специальный стол. Хороший гладкий стол, у которого в углах были прикреплены ворота специальные, сделанные хорошими мастерами из плексигласа. На стол было положено стекло в точности по форме стола, которое специально было сделано по заказу. Идеально совершенно — не меньше и не больше стола. А под стеклом лежал ватман, на котором все было нарисовано. Дальше я изобрел систему, пользуясь своими техническими интенциями, идущими от отца, — изобрел систему автоматической маркировки времени игры светом. Ну потому что выяснилось, что какого судью ни поставь, судья обязательно скажет, что конец игры, в пользу одного игрока или другого. Это к ужасным приводило… И тогда стало ясно, что надо поставить автомат, который что-нибудь делает. Звонок звенел. Сперва звонок. Звонок — просто нужен был будильник. Все было хорошо, но выяснилось, что все будильники не годятся, потому что у нас тайм длился семь с половиной минут. Не семь, не восемь, а именно семь с половиной. А будильник давал остановку с точностью до 7 минут. А бóльшую точность будильник не давал. Поэтому система звонка была в конце концов забракована как совершенно бессмысленная. И тогда я приспособил (такие старые были часы, которых сейчас уже нигде не найдешь) стоячие часы настольные, которые уже как бы считались рухлядью, и не считалось, что я их погублю. Влез в их механизм, вставил туда электроконтакт, чтоб он действовал, как шахматные часы. В шахматных часах стрелка в конце концов сбивает флажок, а у меня в конечном счете стрелка замыкала контакт. Свет зажигался. Настольная лампа. Это нас устроило. Игроки были шашки.
