Адольф Овчинников родился в городе Карачеве в 1931 году, ныне он ведущий художник-реставратор Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени академика И. Э. Грабаря.

Леонид Никольский вспоминает о нем:

— С Адольфом я тоже где-то в конце четвертого класса познакомился. Он пришел с опозданием каким-то, будучи старше нас года на три или четыре. То есть он практически пропустил начальную школу. Кое-как он ковырялся, это его вообще мало интересовало. Было такое ощущение, что он не только пропустил, но еще и презирает все это хозяйство. Нос с горбинкой, европейское лицо, которым он, по-моему, немножко даже и гордился, как и длинными пальцами — такие были пальцы художника, музыканта. Он и был художником, на самом деле. А кроме вот такой необычной внешности, он еще рыжий.

Он меня заинтриговал, и я попытался сблизиться, вот как с Андрюшкой просто. Он мне интересным показался. Потом выяснилось, что друзей у него нет, и я у него стал как бы первым другом. Он меня домой стал приглашать, и тут я обнаружил у него потрясающую библиотеку. Вот за это я ему по гроб жизни обязан. Не только я, по-моему. Замечательная библиотека, в основном художественная. Я потом даже специально покупал эти тома в букинистических: три таких тома, роскошных совершенно, в переплете — «История искусства», альбомы с Пиранези и так далее. В общем, целый набор, целые полки с книгами об искусстве.

Я так почувствовал, что с Гелескулом они найдут общий язык, и их свел. Кстати говоря, у Адольфа с Залей очень долго… Первые годы они как бы ревновали друг друга. Нет, Адольф — Заля не умел. Он в этом смысле, так сказать, простоват был, Заля наш. А Адольф — ревнив. Ревновал не только потому, что еще какая-то другая компания. А еще потому что отличник, медалист, и все дается «тьфу» — вот так вот, как будто это и не надо. А Адольф все ступени к реставратору высшей категории, знаменитости, преподавателю, все абсолютно — весь путь пройден с нуля. Начиная с отсутствующего начального образования. Ну, правда, его младшая сестра Луиза и мама, тетя Наташа, — они его явно совершенно боготворили. И кучи книг ему покупали. Он был центром их семьи. Заля для него слишком был беспроблемен: вот все от Бога — любящая мама, безумная совершенно память, абсолютно нулевые проблемы в школе. И Адольф долгое время подозревал его в том, что он кичится своим образованием, своими талантами, чего абсолютно в Зале не было, начисто. У него какая-то другая проблематика была душевная.

У меня такое ощущение, что Заля чувствовал некую угрозу вот в этом даре своем — в этой совершенно уникальной памяти, которая давала ему фору в любой профессии абсолютно. Некую угрозу, мне кажется, как есть некая угроза вообще в гениальности во всякой.

Адольф Овчинников, 1958 год

Заля — гениальная, конечно, фигура, совершенно исключительная. В этой исключительности — и гениальности как форме исключительности — есть некая угроза естественности и полноте человеческой жизни. Мы тысячу раз уже наблюдали и на своем жизненном опыте, и в книгах тысячу раз встречали, когда одаренный человек… Это же высшая несправедливость! Какая справедливость? Просто божий дар, и все. За что — неизвестно. Это рождает некую проблему: либо я принимаю эту исключительность и начинаю выстраивать отношения в жизни и создавать жизненный круг вокруг себя, человеческий круг, исходя из этого; либо я чувствую в этом опасность и это преодолеваю. Вот мне кажется, Заля принадлежит к персонажам, которые чувствовали опасность.

В последние десятилетия все, что касается моих друзей, практически уже отсутствующих, меня интересует: просто как, какие законы жизни сводят людей вообще, что за этим стоит. Я знаю, что современный взгляд на это дело, если не бояться таких формальных жутковатых сентенций, — это на самом деле обмен: мне нужно от тебя это, а тебе нужно от меня это. Обмен, что называется, ценностями. Личностными ценностями, которых мне либо не хватает, либо я хотел бы еще приобрести чего-то в тебе. Вот такая деловая концепция. Я совершенно не чувствую, не понимаю этого дела. Я совершенно не понимаю, в чем была нужда Андрею в нас.

Да и собирались мы странным образом тоже. Ну, если не говорить о каких-то почти официальных сборищах, где все обязательно: и институтские, и два обязательных родственника — два двоюродных брата, и школьные, и так далее, которые вообще очень плохо соединялись и никогда не вступали ни в какие отношения. Это все была только… Да я не знаю, и до сих пор это на самом деле витает в воздухе как бы. Есть ощущение, что все хохочут непонятно от чего. От того, что просто хорошо, от того, что приятно видеть лица, от того, что лучше я нигде не чувствую себя, чем в кругу моих близких людей.

Мы друг о друге очень мало знаем. Что-нибудь конкретное рассказать о жизни, например… Я вот сейчас пытаюсь даже через какой-то интернет узнать о моих друзьях. Это на девятом десятке: откуда, где родились… Никогда об этом мы не говорили. Мы больше пили, чем разговаривали.

Алексей Шмелев: Он также был болельщиком «Спартака». Не столь активным, как Топоров и Гринцер, на стадион не ходил, но интересовался: знал, когда кто играет, результаты. Он не ходил, но знал. Они обсуждали, какие шансы на чемпионство.

Елена Шмелева: Это же сетка — понятное для него, родное: кто в какой клеточке сетки, куда можно продвинуться…

— Андрей же бессловесный в компаниях, — рассказывает Елена Викторовна Падучева. — Он признает разговоры в основном один на один.

— Я когда была маленькая, жизнь своих родителей практически не наблюдала. Ну как, я жила с родителями и с бабушкой, но просто они уходили из дома, я не знала куда. Я осознанно застала уже ту фазу его жизни, когда встречи с друзьями были по большей части определены датами дней рождений, — вспоминает дочь Андрея Анатольевича Анна Зализняк. — А так, чтобы были какие-то встречи с друзьями вне дат и дней рождений, таких почти не было. Разве что по какому-то специальному поводу.

— День рождения в этом отношении был как бы такой особый день, — говорит Леонид Никольский. — Собирался его мир. И это неважно было, существуют ли еще контакты какие-то, — собирался мир. Все, что ему принадлежит, из чего он состоит, все это собиралось в один день. Остальные дни такие вот междусобойчики.