Интерес Уолтера не был фальшивым, это чувствовалось, а потому только еще больше смущало. Боже, ну зачем мне такая проблема?

— Герцогиня Тайринская.

Мужчина ухмыльнулся.

— Я был ей представлен. Веселая старушка. Большая потеря для королевства.

Я слегка поперхнулась тарталеткой — веселая старушка?! Нрав у герцогини был тот еще, особенно в последние годы. Там первосортный яд можно было сцеживать и по пузырькам разливать. Одна капля — и противника как ни бывало. И главное — все это с полным сохранением достоинства и женской элегантности. И она действительно частенько заставляла меня едва ли не хвататься за живот от с трудом сдерживаемого смеха, но… веселая старушка?!

Затолкав возмущение поглубже, я заткнула себя очередной тарталеткой.

Разговор тек непринужденно.

Уолтер, которого у меня так и не получалось называть по имени — откровенно расспрашивал.

Я не очень откровенно отвечала.

Девичье сердце, в котором все еще жила мечта о «долго и счастливо» несмотря на то, что я давно уже предпочитала смириться с табличкой «синий чулок» на спине, на подобное внимание во всех отношениях привлекательного мужчины реагировало однозначно. Оно норовило начать быстрее биться, гнало кровь не в туда, куда нужно, заставляя краснеть, и вообще вело себя отвратительно.

Обаяние, которое излучал Энтони Уолтер было до невозможности магнетическим. Не удивительно, что такой человек сумел достичь подобных высот — с такой-то харизмой и умением добиваться своего.

Но, к счастью, помимо сердца — бестолковой мышцы — у меня имелись еще и мозги.

И мозги однозначно утверждали, что, во-первых, такой — не женится. А во-вторых, у меня в принципе есть дела поважнее.

И, кстати, о них…

Нам как раз подали десерт, который я, между прочим, не заказывала, так что в принципе можно благополучно «включать бульдога», как выразился многоуважаемый господин Уолтер.

Сковырнув малину со своего пирожного, расположенного на огромной тарелке с карамельной росписью, я отправила ее в рот, а затем, вздохнув, воскресила в памяти незабвенный образ подруги и поинтересовалась, бросив на Уолтера томный взгляд из-под ресниц:

— Скажите… Энтони. Могу я задать вам один очень личный вопрос?

— Конечно, Оливия, — тонкие мужские губы тронула усмешка.

Я отложила ложку, сцепила пальцы в замок под подбородком и поинтересовалась уже куда менее томно:

— Вы бумаги смотреть собираетесь?