Руис стоял в группе бойцов у террасы.

Все отступили от него. И он остался один.

Руис глядел прямо перед собой, но словно ничего не видел. Он стоял и смотрел сквозь людей и сквозь дома, будто действительно был один на площади, и молчал.

Советнику припомнился Большой Токмак и такой же солнечный день девятнадцатого года. Он вместе с ватагой мальчишек сидел на крыше сарая и смотрел на площадь, запруженную народом. Утром в село пришли красные. Народ судил предателя. Он смотрел так же, как Руис: мимо людей и мимо домов, был один во всем мире.

«Предатели всегда одиноки, — подумал Петр Тарасович, — даже если их много…»

И так же, как тогда, в другом году и в другой стране, люди на площади молчали.

— Руис Гонсалес, ты признаешь, что это так? — негромко спросил комиссар. Но его голос слышали все.

— Да.

Шепот прошел по площади. И по тому, как пронесся этот шепот, Петр Тарасович догадался, что люди признают вину Руиса, но не откажут ему в последнем — уважении.

— Тебя вчера просили дать солдат, чтобы защитить деревню, а ты не дал, — сказал комиссар. — Правильно это?

— Да.

— Сегодня утром деревню взяли, потеряв два танка. Убито сорок семь бойцов батальона. И вдвое больше раненых. В этом тоже виновен ты.

Руис поднял руку к горлу и расстегнул пуговицу рубашки. На лбу у него были видны крупные капли пота, словно солнце пекло только его.

— Я…

— Ты заслуживаешь смерти.

Руис молчал.

Один боец, стоявший поодаль, качнулся, переступив с ноги на ногу, вышел на шаг.

— Сегодня утром Руис был впереди всех в атаке.

— Да.

— Да!