Первым грозным звоночком стал извиняющийся стук в дверь утром тринадцатого августа. Был вторник, и Френсис сидела за кухонным столом, изготавливая поздравительную открытку для своего отца, в связи с чем Сесилия пожертвовала для Френсис цветную бумагу, клей и несколько блеклых шелковых цветов, больше ни на что уже не годных. Разрезая и наклеивая бумагу, Френсис пыталась представить себе, куда улетит ее открытка: мили и мили по морю, туда, где сейчас находится ее отец. Ей очень хотелось полететь вместе с ней. Когда он вернется, она спросит его, бывал ли он в Летнем Дожде или, возможно, знает, где находится это место. Она удивленно подняла глаза, когда мать появилась на кухне вместе с миссис Хьюз.

– Френсис, миссис Хьюз интересуется, не видела ли ты Вин? – спросила мать.

Улыбка на губах миссис Хьюз дрожала, и Френсис почувствовала, как ее лицо вспыхнуло, а подмышки вспотели. Она поняла: что-то случилось.

– Френсис, отвечай, когда тебе задают вопрос, – повысила голос мать.

– Я видела ее в воскресенье. Мы играли на огородах, а потом она пошла домой ужинать, – ответила Френсис.

Но она не сказала, что Вин приходила к ней в понедельник поздно вечером, почти перед сном. Мать была на заднем дворе, а Кит уже поднялся в их комнату. Она также не стала говорить, что отказалась пойти вместе с Вин, что была обижена и сбита с толку, а Вин сказала, что все равно пойдет в лепрозорий – вместе с ней или без нее, и ей захотелось плакать из-за этих слов.

Френсис была обескуражена тем, что Вин не стала ее уговаривать, развернулась и пошла прочь. Она хотела окликнуть ее, но заметила Клайва, который шел вслед за Вин, и ей пришлось закрыть дверь. Френсис ужасно не хотела, чтобы Клайв увидел ее в тот момент. Сдерживая слезы, она выбежала на задний двор и находилась рядом с матерью, пока та стирала белье.

Френсис охватил страх, что Вин попала в беду из-за того, что вышла из дома в такой поздний час.

– Ну, просто… вчера вечером она опять улизнула после ужина, и… она так и не вернулась, – запинаясь, сказала миссис Хьюз, глядя на Френсис широко раскрытыми глазами, полными надежды и тревоги.

Френсис ничего не ответила.

– Она никогда раньше так не делала. Она никогда не исчезала на всю ночь, – добавила миссис Хьюз.

– Ну что, Френсис? – теребила ее мать. – Ты знаешь, где она?

Френсис покачала головой, жалея, что не может просто исчезнуть. Она посмотрела на незаконченную открытку, но ей показалось невежливым снова браться за работу, пока миссис Хьюз не ушла, поэтому она отложила карандаш.

У Норы Хьюз был лиловый синяк вокруг глаза и ссадина на губе, покрытая толстой черной коркой. Хотя иногда Нора выглядела очень симпатичной, особенно когда солнце освещало ее лицо и она улыбалась; у них с Вин был похожий рот, с красивой, словно припухшей верхней губой, – но привлекательной Нора бывала нечасто. Френсис не могла рассказать им о лепрозории. Ведь тогда они обязательно нашли бы Иоганнеса. В то же время Френсис понимала, что в таком случае за Иоганнесом стали бы присматривать взрослые, а не она и Вин и что все это больше не было бы ни тайной, ни бременем. Но Вин предупредила ее, что перестанет дружить с ней, если она кому-нибудь расскажет, поэтому Френсис промолчала. Она была уверена, что Вин может быть только там, а значит, рано или поздно ей станет скучно и она уйдет. От волнения Френсис принялась грызть ноготь большого пальца левой руки. Кожа под ногтем уже была покусана и болела, но это отвлекало от страшных мыслей и, казалось, немного облегчало беспокойство.

– Френсис, да перестань уже грызть ногти! – строго сказала мать.

– Я не знаю, миссис Хьюз, – тихо ответила Френсис.

Миссис Хьюз ушла, и Френсис снова переключилась на свою открытку, но сердце ее колотилось, а живот сводило так, что ей было трудно сосредоточиться. Весь день она не могла думать ни о чем другом, кроме исчезновения Вин. Обычно Френсис приходила к Вин после обеда, если та не являлась раньше сама, или же поджидала ее в садах Магдалины. Им никогда не нужно было договариваться заранее – они просто встречались и играли. Но в тот день Френсис не хотела никуда идти. Мысль о том, что Вин она нигде не встретит, была слишком ужасной. Поэтому она сначала играла в своей комнате, потом на заднем дворе, затем помогала матери месить тесто для хлеба и резать лук на ужин и практически все время молчала.

На следующий день пришел полицейский. Мать Френсис усадила его в гостиной и настояла на том, чтобы тот выпил чашку чая, отчего полицейский смутился. Он снял шлем, его волосы были влажными. Френсис настороженно наблюдала с порога, пока ее не позвали. У мужчины были ярко-голубые глаза с легкими тенями под ними, и поначалу он показался Френсис довольно симпатичным, пока ей не пришлось подойти и сесть рядом с ним. Его дыхание источало металлический запах, как от сырого мяса, и это ей совсем не понравилось.

– Итак, Френсис, – заговорил он с отчетливым бристольским акцентом, – ты ведь лучшая подруга Бронвин, не так ли?

Френсис кивнула.