О Моисее Эфиопе[90] *

(19.1) Некто по имени Моисей, эфиоп родом, черный, был рабом у некоего сановника. Его из-за многого безобразия и грабежа прогнал господин. Говорили, что доходил он до убийства. Ибо должен я сказать о злых его делах, чтобы показать его добродетель покаяния. Итак, рассказывали, что был он предводителем некоей банды разбойников. У него и такое дело оказывается среди разбойничих предприятий, что к некоему пастуху питал злобу, как-то помешавшему ему в некоем деле с собаками ночью. (19.2) Восхотев его погубить, обходил место, где тот имел стойбище овец. И донесли ему, что он на другом берегу Нила. И разлилась река, и шириною доходила до одной мили. И закусив нож во рту и хитон обмотав на голове, так вплавь переправился через реку. В то время как он переплывал, пастух смог спрятаться от него, закопавшись в песок. И зарезав четырех отборных баранов и связав их веревкой, переплыл назад. (19.3) И придя в небольшой дворик, содрал кожу и, съев лучшие части мяса, выменяв кожи на вино и выпив сайта около восемнадцати италийских мер, пошел за пятьдесят миль, где была его шайка.

И вот этот-то самый «Моисей», какое-то время спустя раскаялся вследствие каких-то обстоятельств, удалился в келью[91] и так предался делу покаяния, что <и самого сообщника своих грехов от юности, беса, грешившего вместе с ним, прямо привел к познанию Христа>. В то время, говорят, разбойники напали на него, сидящего в келье, не зная, кто это. Было их четверо. (19.4) Связав их всех и, как мешок с соломой, положив на спину, принес в собрание братьев, сказав: «Когда мне не позволено никого обижать, что повелите о них?» И так они исповедали свой грех, и когда узнали, что это Моисей, некогда славный и знаменитый среди разбойников, то, прославив Бога, они отреклись от мира из-за его перемены, уразумев: «Если сей, столь сильный и могущественный среди разбойников, устрашился Бога, почто мы отлагаем спасение?»

(19.5) На сего Моисея нападали бесы, склоняя его к <старой> привычке блудного невоздержания. Настолько был он искушаем, как он сам рассказывал, что едва не склонили его намерения. И придя к великому Исидору, жившему в Скиту, рассказал ему о своей брани. И тот говорит ему: «Не печалься. Это начало, и поэтому сильнее на тебя нападают, ища привычного. (19.6) Ибо, как пес на рынке по привычке не отстает, а если закроется рынок и никто ему ничего не даст, больше не приблизится. Так и ты: если не уступишь, то бес, приуныв, отступит от тебя». И возвратясь, с того времени сильнее воздерживался, и более всего от пищи, ничего не вкушая, кроме сухого хлеба в двенадцать унций, трудясь весьма многим трудом и совершая пятьдесят молитв. Но, измождив свое тело, он все еще испытывал разжжения и сновидения. (19.7) Снова пришел он к другому некоему из святых и говорит ему: «Что сотворю, ибо помрачают мне помысел сновидения души по привычке к плотской сласти?» И тот говорит ему: «Поскольку свой ум не отклонил от мечтаний об этом, сего ради претерпеваешь сие. <Предайся бдению и молись трезвенно, и скоро освободишься от них>». Выслушав и этот совет, он, удалившись в келью, дал слово не засыпать всю ночь и не преклонять колен. (19.8) И оставаясь в келье шесть лет, всю ночь стоял посреди кельи, молясь, не смыкая глаз. Но не смог одержать победы. Тогда принял себе другой образ жизни и, выходя по ночам, шел в кельи старцев и больших подвижников, и, беря их кувшины, незаметно наполнял водой. Ибо далеко от них находится вода, у одних — за две мили, у других — за пять, у иных — за полмили. (19.9) Однажды ночью пытался бес и не смог «склонить его к блуду», и, когда он наклонился к колодцу, дал ему по спине некоей дубиной и оставил его как мертвого, не понимающего, что случилось, и ничего другого. И на другой день некто, придя наполнить сосуд, нашел его там лежащим и сообщил великому Исидору, пресвитеру Скита. И взяв его, отнес в церковь. И в течение года он болел, пока наконец тело его и душа не окрепли. (19.10) И говорит ему великий Исидор: «Перестань, Моисей, спорить с бесами и не оскорбляй их. Ибо есть мера и мужеству в подвиге». Он же говорит ему: «Не перестану, доколе не прекратятся у меня бесовские мечтания». Тогда говорит ему: «Во имя Иисуса Христа прекратились у тебя сновидения. Итак, причастись со дерзновением. Дабы не превознесся, что победил страсти, сего ради порабощен был, для твоей пользы». (19.11) И отошел снова в свою келью. После этого на вопрос Исидора месяца через два сказал, что еще ничего не претерпел. И удостоился он благодати против бесов настолько, что этих мух мы боимся больше, чем он бесов. Таково жительство Моисея Эфиопа, который был сопричислен к величайшим отцам. И скончался лет семидесяти пяти в Ските, став пресвитером, оставив и семьдесят учеников.

О Павле

(20.1) Есть гора в Египте, по дороге к Скитской Совершенной пустыне, которая называется Фермийской. В этой горе живет около пятисот мужей подвизающихся. Среди них и некий Павел, так его зовут; и таковое имел жительство. Ни к работе не прикасался, ни к какой-либо деятельности, не брал ни у кого ничего, кроме того, что съедал. Делом же его и подвигом была непрестанная молитва. Имел за правило триста молитв, собрав столько камешков, держа их за пазухой и бросая на каждую молитву из-за пазухи один камешек.

(20.2) Придя беседы ради к святому Макарию, называемому городским, говорит он ему: «Авва Макарие, я скорблю». Тот же принудил его сказать, по какой причине. Он же говорит ему: «В некоем селении живет девственница, тридцатый год подвизаясь. О ней мне рассказали, что кроме субботы или воскресенья никогда не вкушает. Но все время седьмицы проводит вкушая через пять дней и творит семьсот молитв. И укорил я себя, <узнав это>, что не мог творить больше трехсот». (20.3) Отвечает ему святой Макарий: «Я шестидесятый год провожу, совершая сто молитв, и зарабатывая на хлеб, и братьям принося пользу беседой, и не осуждает меня помысел как нерадивого. Если же ты, совершая триста, осуждаем совестью — явно или не молишься чисто, или можешь молиться больше, но не молишься».

О Евлогии[92]* и увечном

(21.1) Рассказывал мне Кроний, пресвитер Нитрийский, что: «Будучи юным и от уныния убежав из обители своего архимандрита, блуждая, дошел до горы святого Антония. А жил тот между Вавилоном и Ираклеей в Совершенной пустыне, простирающейся к Красному морю, миль на тридцать от реки. Итак, придя в монастырь у реки, в так называемый Писпир, где жили его ученики, Макарий и Амат (они и похоронили его, почившего), он выждал дней пять, чтобы встретиться со святым Антонием. (21.2) Ибо говорили, что приходит он в этот монастырь когда через десять дней, когда через двадцать, а когда через пять дней, как Бог его приведет на благо приходящих в монастырь. Разные сходились братья, разные имея нужды. Среди них и некий Евлогий Александриец, монах, и другой, увечный; и они пришли по такой причине. (21.3) Этот Евлогий, ученый человек, прошедший курс общеобразовательных наук, побуждаемый стремлением к бессмертию, отрекся от мирских сует и, раздав все имущество, оставил себе немного монет, потому что не мог работать. Унывая в одиночестве и не желая входить в сообщество, не довольствуясь одиночеством, нашел на рынке брошенного увечного, который ни рук не имел, ни ног. Только язык был у него невредимым для сообщения с приходящими.

(21.4) Итак, Евлогий, став, внимает ему и молится Богу и полагает завет с Богом: «Господи, во имя Твое беру этого увечного и упокаиваю его до смерти, дабы ради него и мне спастись. Даруй мне терпение сего служения». И придя к увечному, говорит ему: «Хочешь, старче, возьму тебя в дом и упокою тебя?» Тот отвечает ему: «И очень». «Итак, — говорит, — привожу осла и беру тебя». Договорились. Итак, приведя осла, взял его, отвез в свое жилище и заботился о нем. (21.5) Увечный терпел лет пятнадцать, будучи на его попечении; мыл его и заботился о нем Евлогий, и питал его соответственно болезни. А после пятнадцати лет бес напал на него, и он восстал на Евлогия. И начал таким злословием и бранью поливать сего мужа, говоря: «Беглый раб, дерьмо, растратил чужое имущество, а через меня хочешь спастись. Отнеси меня на площадь. Я хочу мяса». Тот принес ему мяса.

(21.6) Снова он закричал: «Я недоволен. Хочу народа. Хочу на площадь. О, насилие! Брось меня, где нашел». Так что если бы имел руки, — тотчас и удавился бы, так раздражил его бес. Тогда приходит Евлогий к соседним подвижникам и говорит им: «Что делать, ибо в отчаяние привел меня этот увечный? Бросить его? Богу дал слово и страшусь. Не бросать его? Несчастными делает мои дни и ночи. Что с ним делать, не знаю». (21.7) Они же говорят ему: «Поскольку жив еще Великий, — так звали Антония, — пойди к нему, взяв увечного в лодку, и отнеси его в монастырь, и подожди, пока он выйдет из пещеры, и передай ему решение. И если он что тебе скажет, последуй его суждению, ибо Бог тебе скажет через него». И послушал их и, положив увечного в пастуший челнок, ночью выехал из города и отвез его в монастырь учеников святого Антония. (21.8) Случилось же на другой день, что Великий пришел поздно вечером, одетый в кожаную хланиду[93], как рассказывал Кроний. И входя в их монастырь, такой имел обычай: звать Макария и спрашивать его: «Брат Макарие, пришли сюда какие-нибудь братья?» Тот отвечал: «Да». «Египтяне или иерусалимляне?» А он дал ему знак: «Если видишь не очень дельных, говори, что египтяне, если же более благочестивых и сведущих, говори, что иерусалимляне». (21.9) Итак, спросил его по обыкновению: «Египтяне братья или иерусалимляне?» Ответил Макарий и говорит ему: «Смесь». А когда он отвечал: «Египтяне», говорил ему святой Антоний: «Свари чечевицы и дай им есть». И творил им одну молитву и отпускал их. Когда же отвечал, что: «Иерусалимляне», сидел всю ночь, беседуя с ними о спасении.

(21.10) Итак, в тот вечер, сев, призывает всех, а никто ничего ему не говорил, как его зовут, и было темно, и зовет: «Евлогий, Евлогий, Евлогий», — трижды. Тот ученый муж не отвечал ему, думая, что он зовет другого Евлогия. Снова говорит ему: «Тебе говорю — Евлогию, пришедшему из Александрии». Говорит ему Евлогий: «Что повелишь, прошу тебя?» «Что пришел?» Отвечает Евлогий и говорит ему: «Открывший тебе мое имя и дело тебе открыл». (21.11) Говорит ему Антоний: «Знаю, зачем пришел. Но скажи всем братьям, чтобы и они слышали». Говорит ему Евлогий: «Этого увечного нашел я на площади. И обет дал Богу, чтобы о нем заботиться и мне спастись через него, а ему через меня. Поскольку же он после стольких лет чрезмерно меня удручает и я помышлял бросить его, сего ради пришел к твоей святости, чтобы ты мне посоветовал, что я должен делать, и помолился обо мне. Ибо я в ужасном смятении». (21.12) Говорит ему Антоний твердым и суровым голосом: «Бросаешь его? Но создавший его не бросает его. Бросаешь его? Воздвигнет Бог лучшего, чем ты, и он подберет его». Замолчал Евлогий и оробел. И снова, оставив Евлогия, начинает словом бичевать увечного и взывать: (21.13) «Увечный, калечный, недостойный земли и неба, не прекращаешь враждовать на Бога? Не знаешь, что это Христос служит тебе? Как дерзаешь Христу это произносить? Не ради ли Христа себя поработил он в служение тебе?» И строго выговорив и ему, отпустил. И поговорив со всеми остальными об их нуждах, опять обращается к Евлогию и увечному и говорит им:

(21.14) «Нигде не задерживайтесь, ступайте, не разлучайтесь друг от друга, разве только в вашей келье, где проводили вы это время. Ибо уже послал Бог за вами. Ибо это искушение пришло вам, поскольку оба вы близки к цели и должны удостоиться венцов. Итак, не сделайте чего другого, а «иначе», пришед, ангел не застанет вас на месте». И они скорее отправились в путь и пришли в свою келью. И в течение сорока дней скончался Евлогий, а в течение еще трех дней скончался увечный».

(21.15) Кроний же, задержавшись в окрестностях Фиваиды, зашел в александрийские монастыри. И случилось, что одному братия совершала сороковой день, другому же — третий. Узнал Кроний и изумился. И взяв Евангелие и встав в середину братии, поклялся, рассказав этот случай, что: «Я был переводчиком всех этих слов, ибо блаженный Антоний не знает греческого. А я изучил оба языка и переводил им — по-гречески, ему — по-египетски».

(21.16) И следующее говорил Кроний, что: «Той ночью расказывал нам блаженный Антоний, что: «Целый год молился я, чтобы мне открылось место праведных и грешных. И увидел я огромного некоего великана до облак, черного, протягивающего руки до небес, и под ним озеро величиною с море. И видел души, летающие, как птицы. (21.17) И те, которые перелетали через его руки и голову, спасались. Те же, которых он ударял руками, падали в озеро. И был мне глас, глаголющий: «Те души, которые видишь перелетающими, — души праведных, они спасаются в рай. Другие же, которых тащат в ад, — следовавшие плотским пожеланиям и памятозлобию»».

О Павле простом[94]*

(22.1) Рассказывал и такое Кроний, и святой Иеракс[95], и многие другие, о которых мне предстоит сказать, что Павел некий, сельский земледелец, чрезвычайно беззлобный и простой, сочетался с женой прекрасной наружности, но злонравной душою[96], которая втайне согрешала долгое время. И войдя внезапно с поля, Павел нашел их за постыдным занятием, ибо провидение вело Павла к его пользе. И рассмеявшись, приветствует их и говорит: «Хорошо, хорошо. Воистину, мне нет дела. Клянусь Иисусом, я ее больше не приму. Ступай, возьми ее и детей ее. Я же иду, чтобы стать монахом».