Гарсия потянулся за мобильным телефоном.

— Хорошо. Договорились. Я подумаю и позвоню завтра утром. А теперь можете оставить меня в покое?

— Пока нет, — ответил Хантер. — Есть еще один мужик…

— Ну нет…

— Другой заключенный по имени Рауль Эскобедо. Слышал о нем?

По дороге к дому, где жил Тито, Хантер рассказал напарнику все, что узнал от детектива Себастьяна Стоукса.

— О ком?

Глаза Тито прищурились.

— Рауль Эскобедо, — повторил Хантер. — Он сидел с тобой в Ланкастере. Преступление на сексуальной почве.

— Насильник?

Тито дернул головой.

— Ага.

— Не… Вы что, тоже обкурились? Или полицейским сейчас подмешивают в пончики марихуану?

— Я не ем пончики, — сказал Хантер.

— И я не ем, — вторил напарнику Гарсия.

— Я сидел в блоке «А». Там у нас никого, кроме настоящих крутых парней, не было… Еще был карцер. И все! Да никто бы не стал сажать к нам насильника… Ну разве если бы полиции очень захотелось, чтобы мы его укокошили. Не прошло бы и часа, как его пустили бы по кругу, а потом прирезали.

Тито не лгал. Таковы неписаные правила во всех калифорнийских тюрьмах. Все заключенные, вне зависимости от того, какое преступление они совершили на свободе, люто ненавидят насильников. В тюрьме насильники презреннее дерьма. Их считают трусами, у которых не хватает смелости на настоящее преступление. Они даже женщину завести себе не могут, поэтому берут ее силой. А еще у каждого преступника на свободе остались мать, сестра, дочь, жена или подружка — кто-то, кто легко может стать жертвой очередного изнасилования. Насильников обычно сажают в отдельные камеры, а то и блоки, подальше от других заключенных. В противном случае они могут получить смертельно опасную дозу своего же «лекарства», перед тем как умереть страшной смертью. Такое прежде часто случалось.