Когда я проснулась от нестерпимой жажды, на самом краешке подсознания теплилась надежда на чудо, но при виде окружавших меня молчаливых кафельных стен, она рухнула в пропасть. Да, я снова находилась в своей «камере». Взгляд стал бессмысленно метаться по помещению, и нашарил он нечто совершенно непривычное.

Как они могли допустить такую оплошность? Кому пришло в голову оставить дверь открытой? Или это братья Мараса сварили слишком крепкое колдовское зелье, а потом залились им по самое «не балуй»? Тем не менее, что бы это не означало, нужно немедленно воспользоваться моментом и бежать отсюда без оглядки. Главное – выйти из камеры, а дальше уже буду импровизировать на ходу.

Стараясь ступать как можно более бесшумно, я выскользнула в коридор и стала неспеша продвигаться вдоль него, вжимаясь спиной в стену. Чтобы достичь ближайшего изгиба коридора, необходимо было преодолеть какое-то просто немыслимое расстояние, и это пугало меня больше всего. Тот, кто вышел бы из любой расположенной вдоль него двери, мгновенно увидел бы меня, ведь мне совершенно некуда было деться. Единственный выход, придуманный мной для такой ситуации – попробовать юркнуть за первую попавшуюся дверь, но кто знает, что ожидало за ней.

Множество ударов сердца спустя я наконец-таки достигла желанного поворота. Там коридор разветвлялся в правую и левую стороны. Помнится, когда в прошлый раз меня вели на рандеву к Доктору, мы с близнецами свернули направо. Поскольку возвращаться в «комнату для допросов» мне совершенно не хотелось, я решила попытать удачу и свернуть налево.

Там меня ожидала двойная дверь со стеклом, открыв которую, я очутилась в комнате, поразительным образом объединяющей в себе черты, и лаборатории, и склада. Одну из стен почти полностью занимал экран, по которому бежали несколько непрерывных линий, то вытягиваясь в струну, то складываясь в волны, то скача наподобие кардиограммы. С потолка комнаты свешивались многочисленные предметы отталкивающего вида: сушеные растения, лапки различных животных, чьи-то кости, перья, зубы и еще много чего. При этом потолок был здесь основным местом хранения.

Низ комнаты контрастировал с верхом: блестящие белые столы, расставленные здесь, были девственно чисты, а в их идеально гладкой поверхности отражался экран со своими бесконечными полосами.

Лишь единственный предмет нарушал пустоту одного из столов. Под прозрачным куполом из стекла лежал крошечный розовый шарик, и он был до боли похож на тот, что так отчаянно я пыталась найти в снегу, зарываясь в него онемевшими пальцами. Я осторожно приподняла крышку и отложила ее в сторону. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что это шар желаний. Его отвратительная склизкая поверхность празднично поблескивала в свете экрана, вызывая ликование в моей душе.

«Вот мы и встретились, − мысленно обратилась я к шару. – Осталось только попросить тебя об одной вещи, и все мои проблемы…» Но тут я осеклась.

О чем его просить? Вернуть меня домой и оставить там жить безбедно? Боюсь, этот номер уже не прокатит. Мой дом, а с ним и мириады подобных ему во всех параллельных вселенных скоро канут в небытие. Поэтому придется переформулировать запрос к судьбе, чтобы обеспечить себе место для возвращения.

Внезапно раздавшийся шорох, которого, скорее всего, и не было, заставил меня прервать размышления и убраться из этой комнаты, прихватив шарик с собой.

Сама не знаю, как в поисках убежища я набрела на лестницу, спустившись по которой оказалась в этом огромном зале. Если память мне не изменяла, это был тот самый зал, который мне посчастливилось увидеть сверху, через окошко «комнаты для допросов». Вот только тогда он не показался мне настолько обширным, поскольку можно было увидеть его границы. Сейчас же было похоже, что раскрашенные парни применили какую-то из своих колдовских штучек, чтобы расширить пространство. Возможно, из-за того, что на дворе стояла ночь, и рабочий день колдунов в белых халатах давно уже был закончен, зал освещался очень слабо, а единственный свет исходил из каких-то стеклянных параллелепипедов, каждый под два метра высотой. Их невероятно длинные ряды убегали во все стороны с перспективу зала и терялись где-то вдали, становясь маленькими точками света. При ближайшем рассмотрении штуки эти оказались аквариумами, наполненными прозрачной жидкостью. Только вот держали в них, к сожалению, совсем не золотых рыбок. В них были помещены люди.

«“Матрица”, − подумала я, − именно в том фильме я видела что-то подобное». Бескрайние поля инкубаторов для выращивания человеческих особей. Еще все это напоминало мне какую-то кунсткамеру, с тем лишь отличием, что люди, помещенные за стекло, в большинстве своем не имели патологий. Здесь были женщины, мужчины, взрослые, старики и дети, тучные и поджарые, темнокожие и блондины. Такое людское разнообразие невозможно увидеть даже в самом густонаселенном районе самого крупного города в час пик. Кроме того, все они были обнажены, рты их отчего-то были раскрыты, а глаза зажмурены, словно каждый из них испытывал сильнейшую боль, сидя в кресле стоматолога.

Я неспеша шагала вдоль стеклянных витрин, разглядывая выставленные за ними экспонаты. В этой оранжерее тел была образована небольшая прогалина, посреди которой располагался квадратный загон, а в глубине загона мирно копошился и похрюкивал от безмятежного удовольствия мой заочный знакомый – мрюшек. Что удивительно, сейчас на нем не было не единого провода, без которых он казался каким-то уж очень маленьким. Да и вообще, что он здесь делает? Мне хорошо запомнились слова Самеди: «…возвращение мы планируем не раньше, чем завтра утром». То есть, если сейчас ночь, то в данный момент мрюк должен быть не здесь, а в какой-то параллельной вселенной. Или нет?

Силясь разгадать в уме эту загадку, я побрела дальше, продолжая между тем рассматривать застывшие незнакомые лица. Но какое-то странное чувство заставило меня затормозить и вернуться на несколько шагов назад. Среди всех этих лиц мне наконец-то попалось единственное знакомое.

Принадлежало оно мне.

Без всяких сомнений.

Мне удалось себя узнать даже с этой жуткой гримасой. Раздираемая странной жалостью к самой себе, я подошла поближе, прижалась лбом к холодному стеклу, стараясь получше разглядеть своего близнеца сквозь мутноватую жидкость.

Теперь стало понятно, почему у них у всех были раскрыты рты. Как оказалось, и у моей копии, и у всех остальных изо рта торчала блестящая леска, натянутая внутри аквариума вертикально. Спускаясь с потолка, она заходила в рот, пересекала все тело, выходила через задний проход и заканчивалась в полу стеклянного резервуара. Леска эта была необычной формы: плоская и широкая. Проще говоря, она походила на елочный «дождик», который некогда был популярным новогодним украшением.

«Какая жестокая ирония, − подумала я, − здравствуй, жопа, новый год».

Вдруг мне пришлось отпрянуть – моя копия резко вздрогнула. Встревоженная вода в аквариуме наполнилась пузырями, а лицо моего близнеца еще больше исказило страдание. Из-за протянутой через ее тело лески каждое движение доставляло ей боль, но не двигаться она не могла, потому, что ей было больно.