Здания военного госпиталя со всеми своими службами и квартирами для служащих расположены отдельною группой на ровной и довольно возвышенной местности, со всех сторон на большом расстоянии окруженной холмами, и отделенной от города оврагом. Один колодец, принадлежащий госпиталю, очень глубок, так что вода из него вытаскивается посредством ворота, на что требуется не менее 10 минут; другой тоже глубок. Вода госпитальных колодцев светлая, холодная и вкусная, добываемая из глубоко лежащих триасовых пластов, не подлежит никаким изменениям от колебания почвенных вод, атмосферных осадков и потому составляет, особенно в холерное время, неоцененный клад, обеспечивающий от заноса холеры питием воды всю эту местность. Тем только я и могу объяснить то обстоятельство, что во всю эпидемию между постоянными жителями госпиталя и служащими в нем не было ни одного холерного заболевания. Это мое замечание получает большую категоричность, когда вспомним, что форт Вильям в Калькутте, г. Мадрас и другие местности Бенгалии, в которых холера господствовала непрерывною эпидемией, избавились от холерных заболеваний одним хорошим водоснабжением.

Тем же обстоятельством объясняется малая заболеваемость холерою арестантов, так как пересыльная тюрьма в Казани питалась водою из крепостного ключа. Заболевали они только на работах, вдали от тюрьмы. Касательно развития холеры в Казани мы остановились на том, что в забулачной части города холера продолжалась до самого конца эпидемии. То же, хотя в меньшей степени, можно сказать о всех слободах, тогда как в нагорной части города она проявлялась после кратковременной вспышки только отдельными случаями тяжких заболеваний и притом более в улицах, принадлежащих к Черному, и менее в других, прилегающих к Театральному озеру. К концу эпидемии приступы стали слабее, реже до них доходило, а большею частью все течение холеры ограничивалось явлениями холерины. Так продолжалось до 18 ноября, когда объявлено было о ее прекращении, и только спустя еще несколько дней стали появляться гастрические расстройства со свойственною им реакцией и чувством недомогания. Если холера в нагорной части города обнаружилась несколькими днями раньше, чем в низменных, то это объясняется как непосредственным влиянием нечистого и замкнутого Черного, а отчасти и Театрального озер, находящихся на нагорном плато, так и тем, что, в палящую жару быстро подсыхая, они способствовали более скорому падению почвенных вод в окружающих их нагорных местностях, чем Булак в низменных, и тем более, что узкий Булак, получая воду из обширного водохранилища (Кабана) позже Казанки и Волги, начал терять ее уровень. То есть, если станем нагорную и низменную часть Казанки рассматривать как две отдельные местности, из коих каждая имеет свою отдельную систему вод, то никаких противоречий против почвенной теории Петтенкофера не найдем. Стоит только вспомнить, что само дно озер Черного и Театрального находится от 70 до 75 футов выше обыкновенного уровня вод Волги, Казанки, Булака и озера Кабана, чтобы согласиться с тем, что колебание почвенных вод в местностях, лежащих выше этих двух озер, исключительно зависело от понижения уровня в последних, и что их падение должно было начаться прежде, чем в местностях низких, подпираемых водами упомянутых рек и озера Кабана¹⁶.

Чтобы не разойтись с историческою правдою, я должен упомянуть относительно практиковавшегося мною лечения. В 1847 г., за несколько недель до моего отправления в Казань, я уже знал, что в качестве клинического врача буду отправлен в административный и торговый центр, бедный вообще и особенно военными врачами. Поэтому в остававшееся для меня время пребывания в Петербурге я употреблял всевозможные усилия к приобретению точных сведений о холере и ее лечении, а по пути, проезжая через Москву, я пробыл в ней почти неделю, не отставая это время от профессоров Овера¹⁷ и Иноземцева¹⁸, выспрашивая все детали их взгляда и повергая на их усмотрение сложившиеся у меня воззрения на холеру и особенности ее лечения по тем разнородным шаблонам, какие у меня были в то время под рукой. Между прочим, в Петербурге, на толкучем рынке, в одной макулатурной лавчонке, я случайно наткнулся и приобрел «Отчеты о течении и лечении холеры на Кавказе» какого-то полкового штаб-лекаря Тилезиуса, изданные в начале нынешнего столетия. Из сравнительных таблиц различных в то время употреблявшихся способов лечения ясно вытекало, что самые лучшие результаты достигались внутренними 20-гранными приемами каломели и наружным употреблением раздражающих средств, в особенности горчичников. Весь остальной сонм испытанных уже в холере средств напоминал обоюдоострый нож – не больше. С такими малыми надеждами я принял холерное отделение в Казанском госпитале.

Вскрытие трупов я производил через 36 часов после смерти, причем из обыкновенной посмертной картины холерного процесса, кроме худобы тела и остающейся грязно-синеватой либо пестрой окраски кожи, более рельефно выступали: бледность слизистой желудка, лишенной почти повсеместно эпителия; то же в двенадцатиперстной и тонкой кишке с тою разницею, что чем ниже исследовалась последняя, тем чище слизистая оболочка была обнажаема от эпителия и тем более на вид казалась слабо розоватою, хотя вялою.

Ближе к Баугиновой заслонке геморрагические пятна и несколько кровянистая окраска рисовидного содержимого; ни следов гноя, ни загнившего продукта слизистой оболочки с пронзительным запахом, ни злокачественного гноя при макроскопических исследованиях я не замечал.

Легкие представлялись большею частью, потерявшими свою мраморизацию, несколько спавшимися; местами, особенно в нижних долях и сзади, представлявшими много инфарктов, в более рельефных случаях дававшими вид сплошной, непроходимой мясной массы (carnificati).

От воспалительной, красной гепатизации она отличалась более темным цветом, мягкостью, худо очерченными границами, гибкостью и способностью растягиваться, тогда как красная гепатизация при сгибании ее надламывалась, а при растяжении легко надрывалась. Правый желудочек сердца растянут кровянистыми, темными и рыхлыми сгустками; в левом более плотный, мало кровянистый, более впадающий в желтый цвет, волокнистый сгусток, местами на треть объема состоящий из одной волокнины. Если исследовать разрез сердца и стенок аорты, то легко было убедиться, что такой непрерывный сгусток, постепенно уменьшаясь в толще, тянется до дуги аорты и дальше, представляя главное содержимое больших артерий. Продолжая разрез желудочка до дуги, мне удавалось вытаскивать из аорты различной длины сгусток, смотря по тому, на каком месте аорты он оборвется.

Принимая в соображение быстрое появление цианотической окраски сначала на конечностях, а затем и на коже всего тела, громадные выделения кишечником сывороточных частей крови, а затем находимые в трупах скопления волокнины в больших центральных артериях и в левом сердце, нельзя было не прийти к тому заключению, что суть болезненного процесса во время приступа в цианотической холере заключается в быстром разобщении, или в разложении, составных частей крови с явною локализацией или отложением сыворотки ее в кишечнике, красных частей в венозной системе и волосных сосудах, а волокнины в стволах артерий. Роговица потускнувшая, мутная, спавшаяся вследствие обеднения глазных камер и самой роговицы водою; захваченная между большим и указательным пальцами, не представляла никакой упругости и без труда укладывалась в складку¹⁹.

«Мякоть легкого сжатая, сухая, в разрезе светло-алого цвета, бескровная; кровь выступает только крупными каплями из разреза больших и средней величины ветвей легочных сосудов» (Пирогов Н. И., 1849).

Вот те грубые наблюдения, по которым я тогда настаивал на внутреннем употреблении каломели, и, получив согласие товарищей, я в тяжких формах не давал менее 20 гран за раз, с холодным мятным чаем, быстро проводя ложку за корень языка. Назначение каломели при холере совершенно соответствовало тогдашним понятиям о каталитическом действии некоторых лекарств. При отыскивании противоядия при холерной отраве была назначаема каломель также и по тому соображению, что часть ее действием соляной кислоты желудочного сока превращалась в cyлему. Кроме того, как ртутным средством ею старались противодействовать быстро и явно образовавшемуся в холерном процессе разобщению составных частей крови, именно сыворотки в кишечнике, красных частей в венах и волосных сосудах, а волокнины в артериях. К тому времени ванны стали реже употребляться потому, что, часто получая больных на исходе алгидного периода, трудно было последних держать в ванне, а иные умирали прежде помещения их туда, и потому, что при глубоком сидении слабое и без того дыхание еще более стеснялось. Кроме того, хотя в горячей ванне тело пассивно нагревалось и корчи затихали, но зато после ванны температура больного падала чрезвычайно быстро, а с нею и пульс. Что же касается корчей, то они часто появлялись в дыхательных, особенно в зубчатых, мышцах груди с явною болью в местах их прикреплении.

Таким образом, вся моя терапия состояла в каломели, в горячем чае – при поносах либо в холодном мятном чае при рвоте и при сильном жжении в кишечнике; в приставлении горчичников на живот и спину при поносе с рвотой; либо на спину, ляжки и плечи при корчах в конечностях и мышцах грудной клетки. В прикладывании горячих бутылок либо кувшинов к конечностям; в реакционном периоде в употреблении холодных компрессов к голове и согревающих к животу, так как в этом периоде все старания направлялись к тому, чтобы как пульс, так и температура не быстро усиливались, – и тут хинин и холодные компрессы оказывали большую пользу. В более легких расстройствах, до наступления холерного приступа, ограничивались одними мятными каплями либо к ним прибавляли незначительное количество опийной шафранной настойки²⁰. В случаях, сопровождавшихся слабостью, та же опийная тинктура даваема была разведенною спиртным раствором аммиака и анисового масла. При упадке сил после приступа опий не давали, а ограничивались одним вышеназванным раствором. Камфара действовала всегда обратно, т. е. увеличивала слабость. Вот вся моя исповедь. При этом я должен пояснить, что во время приступа корчевые движения особенно обнаруживались в разгибающих, а не сгибающих мышцах конечностей, так что ступня заворачивалась кверху, а ладонь, хотя реже, на тыл предплечья, затем в грудных, а всего реже в спинных. В последних часто появлялись корчевые движения после смерти, при дотрагивания до спины, а чаще при смещении либо поворачивании трупа.

Принимая в соображение все сказанное о местных условиях Казани в тогдашнее время, в 1847 г., о времени и способе проявления в ней холеры, нельзя найти противоречия против теорий Коха и Петтенкофера. Холера в ней обнаружилась в сухое и жаркое лето, около полутора месяцев после наивысшего стояния воды в Волге, Казанке, Булаке и Кабане. По исследованиям Щепотьева, все астраханские эпидемии, исключая 1848 г., начинались спустя 1, 2 и 3 месяца после начала спада полой воды в той же Волге. В 1847 г. наибольшая высота Волги в Астрахани была 1 июня, а холера в ней началась 4 июля, т. е. 35 дней спустя, когда вода в Волге спала на 59,5 англ. дюймов, т. е. при высоте ее в 68 дюймов: да и все 15 эпидемий в Астрахани начинались, когда вода в Волге понижалась против своего максимального поднятия на 55 и до 121 дюйма.

Что же касается того обстоятельства, что в Казани, в нагорных частях города, раньше показалась холера, чем в забулачной и прочих низменных, то мы уже знаем, насколько это обстоятельство не противоречит теории Петтенкофера. Если же к тому прибавим, что в нагорной части Черное озеро со всею своею котловиною представляет все характерные условия холерной местности, что оно, при жаре испаряя воду всею своею поверхностью, по мере понижения своего уровня более и более загрязнялось стекающими с высот нечистотами, то через это, по Коху, в нем раньше, чем в прочих водохранилищах, образовалась концентрация, достаточная для развития заразных микробов. Относительно же Булака понятно, что, представляя весьма узкий канал, питаемый водами больших озер, он не мог так быстро терять свой уровень и высыхать, как прилегающая к нагорной части мелкая река Казанка, почти на всем своем протяжения, в 150 верст, не имеющая притоков. Таково было положение Казани и ее водохранилищ в 1847 г. Насколько с того времени оно улучшилось хорошим водоснабжением, канализацией и очисткою внутренних ее вод, – настолько от нее на будущее время отвращена опасность сильного развития инфекционных болезней.

Как выше было сказано, во второй половине ноября холерных случаев не было. Казань составляет границу между Европейскою Россией и Сибирью. Поэтому там всегда много преступников и ссыльных в Сибирь, из коих многие по приговорам суда должны быть подвергнуты телесному наказанию. Все подобные экзекуции на время холеры были прекращены; зато с 18 ноября пришлось спешить с выполнением накопившихся подобных приговоров во избежание непомерного накопления арестантов. Так как такие экзекуции могли производиться только в присутствии врача, то в конце месяца я был назначен присутствовать в гарнизонном манеже на одной из них над 18 приговоренными. Ко времени выполнения экзекуции было холодно, поэтому пришлось отложить ее до другого дня, в который и был назначен другой врач. Я же, оставаясь в госпитале на дежурстве, принял в тот день 18 арестантов, выдержавших наказание. Из них в течение полутора суток шесть человек умерло с признаками цианотической холеры. Такой факт категорически выясняет, что с видимым прекращением холеры в данной местности расположение к ней населения не скоро прекращается²¹.

Заканчивая отчет о холере в Казани, я не могу промолчать о сделанной мною одной, впрочем, довольно поучительной ошибке. У одного помещика Р. за Булаком была громадная дворня, дававшая ежедневно от одного до трех холерных. Чтобы исключить длинную процедуру приготовления горчичников, я прописал на его имя одну унцию горчичного масла для смазывания им у холерных тела, по нужде цельным либо в разведенном состоянии. В одну из последующих ночей прислали за мною, объясняя, что народ от моего лекарства задыхается. Оказалось, что с вечера 60-летняя кухарка захворала рвотой и поносом. Она просила конюха не посылать за мною, а только смазать ей живот и спину горчичным маслом. Тот исполнил ее просьбу. Но по рассеянности стеклянку, не закрытую пробкою, он оставил на горячей лежанке, отчего вскоре вся кухня наполнилась удушливыми и едкими парами, выгнавшими всех спавших в кухне, кроме ослабевшей кухарки. Задержав дыхание, я вбежал в кухню. Разбив стекла в окошке и захватив стеклянку, выбежал обратно в сени и только минуту спустя вошел вторично и вынес оттуда больную кухарку. Она была в начале алгидного периода; но по ее дыханию незаметно было, чтобы она страдала от продолжительного вдыхания едких паров масла; кашля тоже не было. Когда я ей позже предложил принять каломель, то она отказалась, шепотом произнося «будет с меня и этого». Действительно, она безо всяких других лекарств выздоровела, жалуясь, по мере своего поправления, на царапанье в горле и такое чувство, как будто у нее в груди было все оборвано. Затем показался болезненный кашель, – и только на третий день после происшествия и по наступлении полной реакции показались с кашлем обильные и жидкие мокроты с легким кровянистым оттенком. После этого и болезненные ощущения в груди вскоре исчезли. Замечательно, что при этом в зеве краснота не появлялась.

Кроме той морали, что в распоряжении невежественных людей не следует давать лекарства иначе, как в форме, готовой для употребления, я из этого происшествия вынес еще и ту, что во время эпидемий надо осведомляться об изменении цен на более употребительные в ней лекарства; потому что г-н Р., заплативший тогда 28 руб. за унцию горчичного масла, не хотел простить мне этот расход. Кроме того, я полагаю, что мне простительно остановиться и на том предположении, что если бы придуманы и испытаны были другие, более подходящие способы применения горчицы в лечении холеры, то она бы оказалась в ней более полезною, чем тысяча других лекарств, прославляемых в фармакологии и лечебниках.