И мне даже тяжело представить, что бы я думал, если бы у меня была девушка. Я бы не стал её бить или ещё что. Я бы даже ругаться с ней не стал. Мне это не нужно.
Я лишь хочу заполнить пустоту внутри себя. Реализовать себя, стать чему-то утончённым. В детстве я очень любил лепить, а ещё я любил специальным ножиком резать пластилин. Вырезать фигурки, детальки, творить нечто новое. Каждый из нас хочет быть творцом.
Творцом!
Так что не нужно пытаться заткнуть пустоту другими людьми. Из этого ничего не выйдет. А что до девушек, то они так и продолжат умирать. Пока они чему-то не научатся.
Или пока не получится вылепить идеал.
О! А вот и уведомление с моего сайта (посвящённого астраханскому убийце).
Комментарий – «Чел, откуда у тебя такие сочные подробности? Ты там выдумываешь что ли?)».
Хе, «выдумываю», хе.
Я хочу пламени
Как-то раз мой отец сгорел. Это был самый обычный пожар. Самый обычный огонь. Знаете, там ещё был такой звук – «треск». И ещё был другой звук – «хруст». Ну, ещё были крики. Кричали разные люди. Ещё орали (именно так) животные. Много всего тогда сгорело. Но всё горело без каких-то чудес или посторонних вмешательств. Просто огонь, просто пламя, просто смерти. Очевидицы видели, как на улицу выбегал горящий ребёнок. Это была маленькая девочка. «Она была такая тоненькая, маленькая».
А что про неё ещё скажешь?
Это уже бежал полутруп. Никто даже не знал, какого цвета её волосы. Они горели, да, очень ярко. На ней пижама была или что-то вроде. Один мужичок потом говорил – «я мясо с картошкой жарю, оно скворчит так сладко, шипит, кровь пенится, а шмат начинается трещать и меняться». Так и кожа девочки – чернела, слезала, превращалась в золу.
Ей, конечно, пытались помочь. Но всё было тщетно. Она сгорела. Упала на землю, ударилась пару раз в конвульсиях, да и затихла. Вам её жалко?
Жалко, да?
Да не очень. У неё же все сгорели в том доме. Кролик тоже сгорел, хомячок сгорел, маленький брат (ему было три месяца) сгорел. Отцу голову чем-то прошибло, мать задохнулась. Причём ещё и ползла, харкалась кровью, плевалась лёгкими, но ползла.
Так и умерла от удушья на лестничной площадке. Темно же было тогда, эксперт пару раз об её голову – хлобысь. Спотыкался бедняга этот. А голова смешно прыгала и булькала – так говорили соседские мальчишки, для них всё было в новинку, им не хотелось грустить.
А вот откусить большой кусок от пирога из слухов им очень даже хотелось.
Отец мой тоже сгорел, но о нём чуть позже. Там была одна очень смешная ситуация. Курьёз какой-то! И не знаешь – плакать или смеяться? У меня от смеха слёзы пошли, я заодно и другую байку вспомнил.
Как же я хочу вам всё рассказать! Ух! Не зря мне папа говорил, что у меня талант разные байки рассказывать. Даже в раковом отделении люди смеялись. И знаете что? Я там не про политику шутил, не про глупых американцев, я там шутил про рак. И они хохотали. Вот же времена, вот же люди… Сейчас люди совсем плохи стали. Назовёшь чью-то маму шлюхой (в шутку), а они и кричат во весь рот. Кулаки оголяют, потеют. Я с таким подрался один раз. Дал ему со всей силы в нос, а у него и кровь хлынула. Этот увалень упал на пол, да и давай орать. Орёт, визжит, кровь брызжет. Отврат какой-то. Я его пару раз ударил ботинком в живот, крича при этом – шлюха шлюха шлюха шлюха
В том доме (что сгорел к чёрту!) жила старушка-инвалидка. Она совсем (почти) не слезала со своего инвалидного кресла. Довольно стильная коляска, на которой я бы с радостью разогнался.