— Историческая ценность и цена понятия практически идентичные. То есть чем старше предмет, тем он ценнее. Но не в этом случае. Да он стоит неплохих денег, но вовсе не стоит того, чтобы ради него совершать столь дерзкое ограбление. Корона гораздо дороже. Понимаете, помимо возраста за предметом должна быть определенная история, тогда он будет гораздо дороже. А у кинжала нет такой истории. Якобы он принадлежал шаману самого Чингиза. Но это не более чем слухи.
— То есть вы хотите сказать, что он ничего не стоит?
— Нет, почему же стоит, конечно, причем весьма не мало. Другое дело, что в сравнении с короной его цена меркнет. Если вы хотите узнать, было ли совершено это ограбление только лишь с целью, выкрасть кинжал, то мое мнение нет. Глупо это. Не стоит он того. Скорее, для каких экспонатов смогли подобрать ключи и заклинания, такие и умыкнули.
— А с чего вы взяли, что стеллажи были открыты именно ключом, а не взломаны умелым медвежатником?
— А с того, что, как мне сказал охранник, стекло, закрывающее экспонат, было водружено на свое место. И замки были закрыты. При любой попытке взлома, замки блокируются насмерть, и открыть их сможет только директор, потому как заклинание знает лишь он.
— Понятно. Значит, у грабителей должен быть ключ, это может помочь, — Малинин сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в опустевшую кружку. — Возвращаясь к кинжалу. А если некому лицу стала известна истинная история кинжала. Если он стоит столько, что можно осуществить все свои мечты?
— в принципе такое возможно, отрицать не буду. Но есть одно но, — на губах у Али заиграла улыбка. — Гораздо проще, и поверьте мне, дешевле было вполне законно купить кинжал у его владельца. Он отдавал его за пол цены. Это первое. И второе, скажу без ложной скромности, если я так и не смог ничего о нем разузнать, хотя и наводил справки, вряд ли это смог бы сделать кто-то еще.
— Что ж, спасибо, — Малинин поставил точку и протянул лист Али. — Распишитесь, будьте так любезны.
Балакаев пробежался глазами по документу и поставил в его углу закорючку.
— Али Рашидович, если у меня по ходу расследования возникнут вопросы, вы не откажетесь мне на них ответить?
— Да, конечно. Я могу идти?
— Да, идите. Всего доброго.
В принципе, можно было исключить кинжал как возможно главную причину кражи. Да страж и сам не очень-то верил в эту нежданную теорию. Другое дело, что интуиция, или шестое чувство, называйте, как хотите, упорно долбило в голову, подсказывая, что с кинжалом все не так и просто, как кажется на первый взгляд.
Слишком много странностей окружало этот предмет. Если грабители, целенаправленно выкрали именно эти два ключа, то вопросов становилось еще больше. Тогда кинжал был ровно такой же мишенью, как и корона. Одно дело, если ключи попали в твои руки случайно, и ты методом простого подбора выясняешь, к каким экспонатам они подходят. И совсем другое, когда ты можешь похитить, что угодно, а вместо этого берешь ключ от не самого дорого предмета. Нет, кинжал являлся такой же целью, как и корона. Но оставалась одна непонятка — почему выкрали только эти два предмета, когда мы выкрасть все экспонаты принадлежащие шейху? Ключи были, время было — почему именно эти вещица? Может быть, некоему вору, заказали похищение лишь этих экспонатов, но что ему мешало прикарманить все остальное? Да ни что не мешало. Или могло? Опять возникал тот же самый вопрос без ответа — что помешало? То, что в заказе значилось только два предмета? И что? Украсть необходимые заказчику предметы, а все остальное взять себе — так бы стал действовать любой вменяемый человек. Любой. Или нет? Для кого точное выполнение приказа важнее личного благополучия? Правильно, для команов. Они воспитаны на полном подчинение старшим. Если допустить, что воровали действительно представители орды, то нужно было допускать, что в городе действовала (действует?) некая группа лиц, совершающая преступления, и о которой ничего не известно правоохранительным органам. Нужно будет сообщить в отдел по антитеррору. Они с удовольствием прояснят, что это за группа команов такая.
От размышлений Дмитрия оторвал робкий стук дверь, на очереди был следующий работник музея. «Да-да» — откликнулся страж. Дверь приоткрылась, и в кабинет просочился, невысокий, толстенький человек, в очках такого размера, что сквозь них, наверное, можно было рассмотреть малейшую трещинку на лунной поверхности. Был он чрезвычайно взволнован предстоящим разговором со стражем, и не думал этого скрывать. Руки у него тряслись, ладошки вспотели, говорил он срывающимся голосом, попеременно вытекая платком бисеринки пота со лба, и облизывая пересохшие губы.
Малинин, видя столь плачевное душевное состояние клиента, говорил с ним крайне вежливо, что изрядно успокоило работника музея. Он начал давать осмысленные показания.
Хотя какие это были показания, так что-то весьма напоминающее бабские сплетни, только с изрядной долей злорадства, зависти и капелькой страсти. Создавалось ощущение, что это ни какой и не музей вовсе, а гадюшик, в котором все друг друга ненавидят и только и мечтают об одном, как бы половчее всадить отравленное жало в спину товарища.
Все дело было в гражданской сознательности. С младенчества в людей вбивали простые вещи — расти хорошим, учись, работай, не нарушай закон. Вместе с этими довольно банальными, но в тоже время нужными вещами, людей приучали, что власть нужно уважать. Не боголепно, как царя, нет, а как наставника, учителя. И в случае любой необходимости, просто обязательно нужно ей помогать. Помогать, так как попросят. Рассказывать, показывать, свидетельствовать, следить, наконец. Это въедалось в подкорку и иначе люди уже не могли. Порой стремление помочь стражам, выливалось в совершенно дикие формы. Вспоминалось и рассказывалось все, даже то, что при людях рассказывать не полагалось в принципе.
Странно, и даже в какой-то степени жутковато, было смотреть за тем, как умные, взрослые люди, начинают поливать друг друга грязью. Они наполняли свои истории такими подробностями, какими побрезговала бы даже самая последняя сплетница. Как у этих людей начинали азартно гореть глаза, когда удавалось вспомнить еще какую-то мерзкую деталь.
Из рассказов первого мужика, и последовавших за ним других сотрудников музея, Дмитрий узнал больше, чем смог бы узнать из личных дел. Начиная от того, кто, когда и где родился, и, заканчивая любимой маркой сигарет. Все подробности биографии, где учился, работал, когда и на ком женился. Сколько зарабатывал, какие проблемы были в семье и на работе. Столкновения с властью, если можно было назвать эти легкие шалости столкновением. Штраф за переход улицы или неуплата налогов, разве ж это серьезные правонарушения? Темные стороны биографии тоже оглашались наравне с прочим. Тот же детский лепет, что и правонарушения.