Заперта ли дверь? Я отступил на несколько шагов. Снова остановился.

Почему сразу страх?

Хотел было упрекнуть себя, что я трус, — мысли споткнулись. В середине броска.

Нелепая идея внезапно пришла мне в голову: быстро-быстро забраться на стол, взять кресло, поднять его и ударить им по черепу того, кто полз по полу, если… если он приблизится.

— Но здесь никого нет, — громко и строго сказал я самому себе. — Разве ты когда-нибудь в жизни праздновал труса?

Бесполезно. Воздух, вдыхаемый мной, стал разреженным и удушливым, как эфир.

Если б я что-нибудь увидел — пусть самое страшное, что можно было бы представить, — страх мигом отступил бы от меня.

Но ничего не появлялось.

Я обшарил глазами все уголки — ничего.

Всюду сплошь давно известные знакомцы: мебель, комод, лампа, картина, стенные часы — уснувшие старые верные друзья.

Я надеялся, что под моим взглядом они изменят свою форму и дадут мне основание найти причину мучительного страха в самом себе — что у меня просто обман чувств.

Тоже ничего не вышло. Они оставались верны самим себе. Настолько верны в своей неподвижности в наступающих сумерках, что это казалось естественным.

«Они угнетены тем же, чем и ты, — понял я, — они не решаются хоть чуточку пошевелиться».

Почему остановились часы?

Напряженность всюду поглощала любой звук.

Я задел стол и удивился, что он со скрипом передвинулся.

Хоть бы ветер засвистел в печной трубе, как соловей-разбойник! — даже этого нет! Или затрещали бы дрова в печке — огонь погас.

Та же самая тревога в воздухе, непрерывная и безысходная, как круги на воде.

Во мне снова все напряглось, будто я готовлюсь к прыжку. Я отчаялся, что смогу пережить это! Комната, наполненная глазами, которых я не видел, полная беспорядочно дергающихся и шарящих по предметам рук, которых я не мог ухватить.

«Это ужас, рождающийся из самого себя, — смутно сознавал я, — мучительный кошмар неуловимого Нечто, бесформенного и разрушающего границы нашего сознания».