Каждый год первого декабря, когда отмечалась годовщина несчастья, разбившего жизнь старого человека, в «Лойзичеке» ночью происходило особое торжество. Сюда битком набивались бродяги, нищие, сутенеры и шлюхи, пьяницы и тряпичники. И царило здесь полное безмолвие, как во время литургии. А потом доктор Гульберт, стоя в углу, где сейчас расположились оба музыканта, прямо под картиной, изображавшей коронацию его величества императора, рассказывал им историю своей жизни: как он вырвался наверх, получив звание доктора и став позднее Rector magnificus. Едва он начинал рассказывать, как с букетом роз вошел в комнату своей молодой жены, чтобы поздравить ее с днем рождения и напомнить о том часе, когда он предложил ей руку и сердце и она стала его нареченной невестой, — всякий раз голос у него срывался и, плача, он падал на стул. Время от времени кто-нибудь из беспутных девиц робко и украдкой, чтобы никто не заметил, вкладывал ему в руку полуувядший цветок. После чего все слушатели долго стояли не шелохнувшись. К слезам эти люди были глухи, но они стояли потупив глаза, в своих обносках, не зная куда девать руки.
Однажды утром доктора Гульберта нашли мертвым на скамейке на берегу Влтавы. Думаю, он замерз от холода.
Его похороны до сих пор у меня перед глазами. «Батальон» сбился с ног, стараясь как можно пышнее устроить ему последние проводы.
Впереди при полном параде шел университетский педель[8]: в руках пурпурная подушка с золотой цепью на ней, а за катафалком бесконечной колонной тянулся «Батальон», босоногий, грязный, оборванный и обкромсанный. Один из бродяг продал с себя последнее и шел так — обмотав газетами тело, руки и ноги, перевязав их бечевкой.
Так ему воздали последние почести.
На загородном кладбище на его могиле стоит белый камень, в нем высечены три фигуры — Спаситель, распятый между двумя ворами. Ваятель неизвестен. Ходят слухи, что памятник поставила жена доктора Гульберта.
Но в завещании умершего юриста было предусмотрено, что каждый в «Батальоне» после смерти доктора Гульберта получает даровой суп в «Лойзичеке»; вот для этого и прикрепили ложки цепочкой к столу, а выдолбленные углубления в столешницах служат тарелками. В двенадцать часов приходит кельнерша и наливает в них баланду из огромного жестяного насоса. И если кто-то из посетителей не может доказать, что он член «Батальона», она насосом вытягивает похлебку обратно.
С этого стола остроумный обычай обошел весь мир.
Шум и суматоха в зале пробудили меня от летаргического сна. Последние слова, сказанные Цваком, еще звучали в моем мозгу. Я еще видел, как он двигал руками, объясняя действие насоса, затем перед моими глазами возникли картины, проносившиеся с такой автоматической быстротой и тем не менее с такой таинственной ясностью, что моментами я напрочь забывал о самом себе и мне чудилось, что я стал колесиком в живом часовом механизме.
В зале негде было яблоку упасть. Вверху на подмостках — дюжина господ в черных фраках. Белоснежные манжеты, сверкающие перстни. Драгунский мундир с аксельбантами. У задника дамская шляпа со страусовыми перьями семужного отлива. Сквозь балясины балюстрады, гримасничая, пялил глаза Лойза. Я заметил, что он едва держится на ногах. Яромир был тут же — уставившись в потолок, он плотно прижался к стене, как будто невидимая рука вдавила его в нее.
Внезапно пары оборвали танец: должно быть, кабатчик крикнул им что-то, и они испугались. Музыка продолжала играть, но уже тише, робкие звуки еле трепетали. Это ясно было слышно. Но лицо кабатчика светилось неистовым злорадством.
На пороге сразу возникает комиссар уголовной полиции в мундире. Он простирает руки в стороны, чтобы никто не ускользнул. За его спиной стоит полицейский.
— Значит, все-таки пляшете? Плюете на указы? Я прикончу вашу разлюли-малину. Хозяин, со мной! Остальные — в участок, живо!
Это звучит как приказ.
Увалень не произносит ни единого слова, но злорадная ухмылка не сходит с его лица.
Она только становится упрямее.
Гармоника захлебнулась, издавая свистящие звуки.
Смолкает испуганно и арфа.
Внезапно все лица повертываются в одну сторону — все выжидающе смотрят на подмостки.
И тогда представительная фигура в черном фраке шагает с подмостков в зал через две ступеньки и не спеша направляется к комиссару.