— Завтра, когда вы отправитесь на Лонг-Айленд, вы будете во всеоружии. И документы, и ордера... У вас будет все, что нужно. Если судья в телефонном разговоре как следует поднажмет, то вам не потребуются и ордера. Сдается мне, что этот липовый план — серьезная карта. С таким козырем мы смело сможем играть в любую игру. Пока у нас все получается. У всех троих. У вас. У меня. И у миссис Реймонд. Господин Манфред, к вам большая просьба: продолжайте давать этой женщине все, что она от вас хочет.

Ле Клер противно ухмыльнулся.

— А она все еще не знает, что вы полицейский? — добавил он масла в огонь.

Деккер закрыл глаза.

— Не знает.

— Господин Манфред, простите меня, конечно, но, по-моему, вы настоящий сладкоречивый дьявол! — откинувшись на спинку своего кресла, проговорил довольный Ле Клер. Он не спускал своего стального взгляда с детектива. — Вы хорошо прячете свою сущность от окружающих. Да, сэр, это одно из ваших неоспоримых достоинств.

Прежде чем отправиться на Лонг-Айленд, Деккер провел ночь вместе с Мичи у нее на квартире. Да, и от нее ему приходилось скрывать, прятать часть своей сущности. Эта часть была Ромейн. Но все это было на совести Ле Клера.

Сегодня вечером Деккер рассчитывал, вернее, твердо решил вкусить счастья. И не важно, какую цену за это придется заплатить. Не важно, сколько сил для этого придется затратить.

Ничто не могло испортить этот вечер с Мичи.

Она приготовила соба — гречишную лапшу, — и они ели их по-японски, шумно засасывая в рот по одной и смеясь. На стол был подан также унаги. То есть угорь, из которого было приготовлено филе и который был нарезан полосками, облитыми соусом. Рыба была подана в жареном виде с рисовыми шариками, политыми уксусом. Высокую оценку в Японии получал лишь тот повар, который умел приготовить суп. Это считалось настоящим искусством. Поэтому Деккер особенное внимание уделил именно приготовленному Мичи жидкому супу из клевера, куриных шариков и лимонной кожуры, нарезанной в виде листов дуба. Рис подавался в одинаковых чашках, — меото джаван, — что являлось частью традиционного ритуала, смысл которого заключался в том, что муж и жена ели из одной посуды, спали на одном постельном белье и пили чай из одних и тех же чашек. Об этом обычае Деккер узнал от Мичи еще в Сайгоне. Она подарила ему тогда две одинаковые чайные чашки. Они до сих пор хранились у него дома.

Экзотический поворот в ужине обозначился тогда, когда на столе появилась фугу, копченая черная рыба, — на редкость отвратительное с виду создание, — от которой веяло какой-то фатальностью. Ее никогда не варили и не жарили. В железах рыбы содержался очень мощный яд. Удаление этих желез считалось настоящим искусством. Но мясо фугу было просто восхитительно. Оно было жемчужно-белого цвета. Мичи нарезала его тончайшими ломтями и разложила таким красивым узором на белом и голубом фарфоровых блюдах, поставленных на черно-красный лакированный поднос, что Деккер даже боялся дотрагиваться до этого произведения искусства.

В Японии употребление этой опасной рыбы в пищу считалось культовым действом. Тот, кто ел ее, становился членом условного клана. Этот обряд был окутан тайной и экзотикой. Составлялись специальные списки тех, кто умер, ужиная фугу.

Деккеру пришло в голову, что Мичи дразнит его. Хочет проверить, согласится ли он головой кинуться в тайный мир только потому, что туда приглашает его она?

Мичи, опустившись на колени слева от Деккера, взяла ломтик рыбы и, не спуская внимательного взгляда с детектива, неторопливо съела его. Деккер протянул руку за своим ломтиком, — он был тонок, как бумага, — взял его, помедлил с пару секунд и положил к себе в рот. Соленый. Но... изумительный по вкусу. Его сердце неистово колотилось в груди, но он заставил себя прожевать рыбу и проглотить. Мичи съела еще ломтик. Деккер, доверяя ей, любя ее, сделал то же самое.

Он не знал, что это был за тест, но знал только, что успешно прошел его, потому что Мичи взяла его за руку и так ласково улыбнулась, что ему захотелось обнять ее и уже не отпускать...

Он пригубил сантори, — мутное японское виски, — и сказал:

— После этого завтрашний день вовсе не кажется мне таким опасным.

— Завтрашний день?

Он рассказал ей о новой арене Поля Молиза и фальшивом плане вместимости комплекса.

— Вы арестуете Молиза? — осторожно спросила она.