Обойдя залу, Айзенвальд с Кугелем вернулись к убитому. Генрих снял нагар со свечей.

– Пан Тумаш, вы закончили?

Секретарь протянул книжицу: кроме требуемого плана там оказалось несколько недурных зарисовок тела с ножом в спине. Отставной генерал хмыкнул: определенно, Занецкий найдет себя как судебный художник, если не выйдет с математикой. Генрих сбросил шубу, отнес на скамью к безмолвной Антосе. Разложил носовой платок рядом с телом. Упершись, выдернул нож, завернул и отложил в сторону.

– Тумаш, вас ничто не смущает?

Против воли секретарь приблизился.

– Смущает, – он указал на покоробленную, бурую одежду на спине мертвеца. – Если попасть в сердце, как здесь, крови почти нет.

– Помогите мне.

Они перевернули убитого на спину. Кугель ойкнул, зажав рот руками. Да и Занецкий отшатнулся, вцепившись в пояс, чтобы унять дрожь. Зеленовато-желтое усохшее лицо скалилось крупными зубами то ли в улыбке, то ли в мучительной гримасе. Левый глаз вытек, вдоль него и дальше к виску протянулся черный порез. Но и в таком виде оно было узнаваемо – лицо с портрета в нижней галерее и копия черепа из Виленской ратуши – вытянутое, с приподнятыми скулами, крутыми надбровными дугами и высоким лбом. Даже без подтверждения Айзенвальд опознал Гивойтоса Лежневского.

Он потрогал заскорузлые лохмотья на бедре покойного. Закусил губу.

– Пан Кугель, вам знаком этот человек?

Законник шапкой вытер со лба обильный пот:

– Так. Это пан Гивойтос Лежневский.

– Пан Тумаш, запишите. Сегодняшняя дата, время, – Айзенвальд щелкнул крышкой часов, поморщился от громкого звука, – без семи минут пять пополудни. В присутствии панов…

Занецкий потер пальцы, зашуршал карандашом, устроив книжицу на согнутое колено.

– Теперь давайте его разденем.

– П-пан Г-генрих, п-пожалуйста…

– Пан Тумаш, я не ставлю целью издеваться над деликатностью паненки и ее чувствительностью. Но и просто уйти я не могу. Уведите ее, если паненка захочет.

– Но п-пана Г-гивойтоса этим не воскресишь.

– Вы совершенно правы.

Ты совершенно прав, мальчик, сухо подумал Генрих. Ты можешь меня ненавидеть и жалеть панну Легнич. Но я не буду чувствовать себя человеком, если не разберусь. Какая тварь, презрев законы гостеприимства, убила хозяина ударом в спину и бросила здесь, лишив права на христианское погребение. Гивойтоса не воскресишь, но кто-то должен заступиться за мертвого.