Мись и Тумаш не услышали.

– Панна Цванцигер, – радовался Тумаш. – Вот не ждал. Вы нам сыграете?

– А ужин? – проворчал добродушно Мись.

– Потом, – хмыкнул Занецкий. – Когда закончится политика. Кстати, наш гость – писатель из Блаунфельда.

– А-а, – Мись повел их в обход через другие двери, и они очутились в темном салоне, огонек свечи отразился в хрустале незажженных гирандолей, высоком веницейском зеркале и крышке виржинели. – Принесу мальвазеи и пирожных. И пирожков с капустой, Даротка их печет неотразимо.

Франя зажгла еще две свечи над пюпитром и оленьими своими серыми глазами прямо взглянула на гостя. Он был по-настоящему хорош собой – ладен, крепок, с отточенными и четкими движениями военного. Писатель?

– П-пан Генрих, – спросила, чуть заикаясь, толстушка, – я не могла раньше читать ваши книги?

– Разве что военные реляции, – улыбнулся он. – Но братья Граммаус убедили меня изменить карьеру.

Тумаш хмыкнул. Заграбастал сразу четыре эклера с подноса, только что принесенного Мисем, плеснул в бокалы вина:

– Я теперь служу у пана секретарем. Ищу в газетах разные удивительные случаи.

– Зачем? – наивно поразился Мись.

Генрих вежливо придвинул Фране кресло:

– Видите ли, меня интересуют суеверия, но не старинные, а те, что происходят сейчас и с нами. Говорят, Лейтава – поле непаханое таких случаев. Надо же с чего-то начинать. Почему бы не с газет? – он устремил на Франю дерзкие зеленые глаза. Почему он смотрит только на нее?

– А весной можно и в деревню, – забасил Мись. – Когда просохнет. Посох в руки. Вон Тумаш мог бы порассказать. И Франциска тоже.

Франя покраснела еще гуще.

– Вон они с дядей чего в августе нарыли. Чего она в Вильню приехала.

– А чего нарыли? – в два куса приканчивая пирожное, спросил Занецкий.

– Господин Долбик-Воробей, профессор отдаленной истории, выставил наши находки в Ратуше. А дядя просил…

– Таблички с именем и все такое, – перебил Мись, – не тушуйся, сестричка. Ваши скелеты – жемчужина коллекции.

Мужчины фыркнули.