Тут он заметил меня и встрепенулся, надув свои тонкие губы.

— Ха, вот этот человек! — воскликнул он, — входите же сэр, входите!

Возможно, от того, что я вечером выпил лишнего или же вследствие моего неожиданного нервного возбуждения, я споткнулся о коврик — что можно было принять за дурное предзнаменование — и подошел так близко, что чуть не наткнулся на стул.

— Силы небесные, — ахнул Пам, — он что, пьян? Уж эта нынешняя молодежь! Сюда, Баррингтон, сюда, усадите его на стул, пока он не вывалился из окна. Давайте, к столу.

Баррингтон пододвинул мне стул и все трое у камина зловеще взирали пока я, извиняясь, расположился на нем, прямо напротив Пама. Блеснувшие глаза премьера пристально изучали каждый дюйм моей физиономии. При этом одной рукой он бережно нянчил свой стаканчик портвейна, а большой палец другой засунул в жилетный кармашек — ни дать ни взять — шериф канзасского городка, наблюдающий за порядком на улице (которым он, впрочем, и был — только в гораздо большем масштабе).

В то время Пам уже был очень стар, с подагрой и вставными зубами, которые то и дело выпадали, однако в ту ночь он был полон задора и отнюдь не пребывал в своем обычном благодушном настроении. Но по крайне мере, хоть не кусался.

— Молодой Флэшмен, — прорычал Пам, — очень хорошо! Штабной полковник на половинном жалованье, а? Ну что ж, с этого момента вы вновь на действительной службе, и все, что вы услышите нынче ночью, не должно стать известно никому больше, слышите? Ни одной живой душе, даже в этом замке, понятно?

Я смекнул — премьер считает, что об этом не должна знать даже королева. Обычное дело — он никогда ей ничего не говорил. Но это еще было ничего — в самом его тоне звучала такая угроза, что у меня волосы стали дыбом на загривке.

— Очень хорошо, — вновь повторил он, — прежде чем я поговорю с вами, лорд Элленборо кое-что покажет — интересно, что вы об этом думаете. Хорошо Баррингтон, я просмотрю эти персидские материалы, пока полковник Флэшмен взглянет на эти чертовы штуки.

Я подумал, что ослышатся, но он проскользнул мимо меня на свое место во главе стола и нетерпеливо зарылся в бумаги. Баррингтон протянул мне маленькую закрытую коробку из-под бисквитов, а Элленборо, присев рядом, жестом показал, что я должен ее открыть. Заинтригованный, я откинул крышку, под которой, на рисовой оберточной бумаге лежали три или четыре сероватые, черствые на вид лепешки, размером не больше обычной галеты.

— Вот, — буркнул Пам, не отрываясь от своих бумаг, — только не ешьте их. Скажите его светлости, что вы об этом думаете.

Я сразу понял в чем дело — этот странный восточный аромат невозможно было спутать ни с чем, но все же тронул одну из них, чтобы удостовериться.

— Это чапатти, милорд, — удивленно произнес я, — индийские чапатти.

Элленборо кивнул:

— Да, обычные лепешки, национальная еда. Вы не заметили в них ничего необычного?

— Но почему… да нет, сэр.

Вуд присел напротив меня.

— И вы, полковник, не можете представить ситуации, — произнес он сухим, спокойным голосом, — при которой подобные лепешки вызвали бы у вас… тревогу?

Конечно, королевские министры не задают дурацких вопросов просто так, но я мог только вытаращиться на него. Пам, все еще погруженный в свои бумаги, хрипя и посасывая свои зубы, что-то бормотал Баррингтону, затем сделал паузу и хрюкнул:

— Подайте мне этакую чертовщину к обеду, и лично я буду здорово обеспокоен.