Сергей от души рассмеялся.

– Он и мои писания разносит в пух и прах. Подожди, стоит мне зазеваться, тут же окажусь за дверью, выпихнет. А ты знаешь, почему политические передряги называют оттепелями, а?

– Ну, это метафора весны, возвращение к жизни, оживление.

– Нет. Потому что пробираться сквозь эти перипетии, все равно что идти по тонкому льду.

– Тогда тебе нечего волноваться, должно быть, парнишка сделает все в лучшем виде. – Вставая, чтобы уйти, я неожиданно почувствовал, что уже старею и перестаю понимать молодежь.

– Подожди! – бросил Сергей и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. – Опусти-ка вон ту занавеску.

Потянув за шнур с кисточкой на конце, краем глаза я заметил этого молодца в редакционной комнате: он сидел за столом, но не тюкал на машинке, а оживленно болтал по телефону. Интересно, о чем и с кем? В этот момент я услышал за собой стеклянный звон. Сергей достал из серванта бутылку водки и пару стаканов. «Столичная», что ли? Хотя водку в Москве в ту пору достать было легче, чем мясо и свежие овощи, правительство все равно лучшие сорта приберегало на экспорт и в продажу не пускало.

– Никогда не пей на троих, Николаша, – усмехнулся Сергей, разливая водку. – Потому как не узнаешь, кто тебя заложил, – повторил он известную шутку.

– Но только не тот из двоих, кто приносит с собой «Столичную».

– Разумеется. Он достает эту водку на черном рынке и тем самым нарушает закон. Стало быть, с милицией он не дружит. Значит, остается другой.

– Совсем не обязательно… – Я еще ниже опустил занавеску на стеклянной стенке, отделяющей нас от общей комнаты. – Возможно, что тот, кто нарушает закон, уже на крючке у милиции и закладывает других.

Сергей ухмыльнулся и согласно кивнул.

– Ну, будь здоров, – сказал он, чокаясь со мной.

Осушив стакан, он вытер губы ладонью и посмотрел на меня с любопытством: с чего это я тяну резину и не пью?

И я шлепнул свой стакан тоже. Черт возьми, меня же никто сюда не тащил. Что я жду? Одобрения от Веры? Может быть. На встрече с московскими алкоголиками, бросающими пить, настаивала она. Где же она сейчас, когда я так в ней нуждаюсь?

Я уже ехал домой, был в метро, как вдруг запищал мой бипер. Слава Богу, значит, она жива и не сидит на Лубянке, в Лефортово или в лагере ГУЛАГа. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я уже на полпути уловил тонкий запах ее духов.

– Вера! – крикнул я и стремительно ринулся к двери, которая оказалась незапертой.

Как я и представлял себе накануне вечером, Вера свернулась калачиком на софе и читала. Ее светлые волосы мягко легли на одно плечо, нош были укутаны одеялом, но вместо книги она читала копию моего репортажа.

– Что случилось? С тобой все в порядке?

– Подонки хреновы! – с горечью воскликнула она, отложив страницы в сторону и протянув мне руки, чтобы обнять. Лицо ее порозовело от гнева.