В замочную скважину вставили ключ. Ник дернулся, закрыл личное дело, прижал другой папкой и по возможности бесшумно скользнул на наблюдательный пункт, к окну. Кровь в висках колотилась так громко, что он не услышал шагов Маши. Обернулся, надеясь, что на нем не горит шапка, лицо не покраснело от волнения и голос не звучит фальшиво.

— Как ты? — прохрипел он и понял, что во рту пересохло и нужно попить.

Он смотрел на Машу и не видел ее, перед глазами стояло: «КП продолжает неуклонно расти». Неужели там — его будущее? Просчитанное или смоделированное?

— Живая, — ответила девушка и шмыгнула носом.

— Великолепный вид из окна, — проговорил Ник, уловил фальшь в собственном голосе и добавил: — Чувствуешь себя на вершине жизни.

— Это поначалу. — Маша села за конторку и бездумно вперилась в монитор.

«Скажи мне, что такое КП, скажи мне… Скажи!» — вертелось в уме, но Ник молчал. Даже если она специально оставила досье, чтобы он прочел, нужно принять правила игры.

Ник не сходил с места и даже не двигался. Появилось странное ощущение — он растет, поднимается выше и выше и сливается с чем-то огромным и могущественным. У него миллион рук, ног и глаз, он счастлив. Счастье переполняет его. Он — восходящее солнце. Лучи скользят по камням, деревьям, красят золотом скалы. Он хочет поделиться теплом с каждым. Раньше он был маленьким и жалким, страдал неврозом и мигренями, ему ни на что не хватало времени и сил. Теперь — хватит.

Вдох — выдох. Успокоиться. Ник видел — у него есть будущее, он верил в него и знал, что так и будет, он обойдет все «попытки нейтрализации», и наступит время, когда Опа и подобные ей бездари уже не смогут давить свободу своими задами.

Нику хотелось, чтобы всем, как и ему, в этот момент было радостно, а в первую очередь — грустной девушке с заплаканным лицом. Задыхаясь, он шагнул навстречу ей, и наваждение схлынуло, Ник снова стал маленьким, жалким и ничтожным.

Он очнулся, встряхнул головой, недоумевая, что это на него нашло. Будто кто-то дергал за веревочку марионетку-Ника, заставляя прыгать выше, еще выше, над декорациями. А теперь отпустил. И ничто не напоминает о леске и руке в черной перчатке там, наверху.

Что может один человек? Провести ладонью по Машиным волосам, уронить: «Не расстраивайся», — мелко, никакое сочувствие не притупит ее боль.

— Здесь есть прослушка или камеры? — спросил Ник одними губами.

— Нет, конечно же!

— Понял. — Он потупился. — На сегодня мой рабочий день закончен? Или все-таки введешь меня в курс дела?

— Вообще ты у нас еще не числишься. Но раз ты здесь, можно попробовать.

«Почему я, Маша? Почему ты сделала так, чтобы я прочитал свое досье? Что это дало тебе? Там нет ничего, что заставило бы меня мстить за твоего погибшего друга».

— Не будем пробовать. — Он кивнул на дверь Тимура Аркадьевича. — И поздно уже, и я не в штате. — Ник понял, что его несет, подошел к конторке и сказал: — Маша, если понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо. Я подумаю.

В дверь постучали, и, промокнув глаза платком, Маша крикнула: