Впрочем, Адам Васильевич поправится, в этом я не сомневаюсь. Завтра он выйдет из комы, Всеволод Ларионович принесет ему порцию свинины по-тринитатски, и еда поставит на ноги…
Леру Старосельскую, съевшую больше всех «парацельсиков», ждут великие дела. На новом витке своей популярности она будет баллотироваться в президенты. И наберет не три своих обычных процента, а гораздо больше… например, все шесть. Кстати, я так и не узнала о судьбе всех пирожных из самой первой, волшебной партии. Всего их была дюжина. Два слопала моя Пуля, три купил Погодин, пять – Лера. Куда делись остальные два, не помнят ни Черкашины, ни дед Дахно, ни продавщица Света…
Шаманы-камуцинцы скоро отправятся обратно на родину. Их мне надо бы поблагодарить отдельно. Если бы Халунай Удха не заговорил Органона, когда тот вздумал напоследок пострелять… В общем, нам повезло. Все довольно удачно сложилось – правда, но не для самого Органона. Он-то как раз предстанет перед судом – за то, что вытолкнул из окна двух уважаемых людей. Но мне, кровожадной, особо не жаль ни их, ни его. Что касается Макса, то я почему-то уверена: генерал не станет наказывать его слишком сильно за то, что Лаптев не смог помешать молодчику. Трудно совершать подвиг, когда ты привязан к креслу. Тем более, в это время Макс формально был в отпуске, то есть не при исполнении…
Ну, кажется, теперь уже совсем все точки над «i» расставлены, черта подведена. Или я что-то упустила из виду?
– Ты хочешь узнать, Яна, про ксерокопию книги, которую ты сделала? – подал голос Тринитатский. Он как будто услышал мои мысли. – Конечно, забери ее себе, теперь это просто кулинарные рецепты. Нестандартные, как я уже говорил. Вы с Юрой и Тоней можете пользоваться ими на здоровье, сколько захотите.
Я посмотрела на пачку бумажных листов, белеющих на столе. Она выглядела так мирно. Но после всего, что случилось, мне было как-то не по себе от всех этих латинских букв и пиктограмм…
– Если мы и захотим, то очень и очень нескоро, – ответила я Тринитатскому. – Но все равно спасибо за предложение.
Эпилог
Небо над утренним Пхеньяном было, как всегда, размыто-синеватым – цвета перьев белого голубя, чуть подкрашенного ультрамарином.
Над окраинами столицы КНДР к этим цветам, говорят, прибавлялся еще и рыжевато-бурый – из-за редких дымящихся заводских труб. Впрочем, посольским работникам настоятельно не рекомендовалось покидать Центральный район, а лучше даже не выходить за пределы охраняемого квартала Синъян. Вроде как бы во избежание недружественных акций со стороны местного населения.
С некоторых пор к российским дипломатам принято было относиться почти так же подчеркнуто настороженно – как и к канадским, китайским, японским, французским… И ко всем прочим, кто пытался убедить здешнего Кима не воевать со своим южным тезкой.
– Чоын нальсигуне! – сказал Каминский сам себе по-корейски и прикрыл жалюзи. – Хорошая погода, не правда ли?
Через двадцать пять минут с этой безобидной фразы спецпосланник российского МИДа начнет – на очень хорошем корейском – новый раунд переговоров с северным Кимом. Переговоры эти продлятся минут пятьдесят и наверняка завершатся ничем. И будет паршиво.
Сейчас любое топтание на месте – уже проигрыш. Есть подозрение, переходящее в уверенность, что небо и над Пхеньяном, и над Сеулом вот-вот может стать одинаково черным. По сведениям ЦРУ, у северян на две боеголовки меньше, чем у южан, зато больше танков и солдат. Хотя при тамошней плотности населения арифметика значения не имеет. Если начнется драка, то весь полуостров может превратится в ядерный могильник. Да и соседям не поздоровится.
И ведь, главное, северный Ким – не самоубийца. Но он сам загнал себя в тупик, он очень боится потерять лицо. Это для него намного страшней, чем развязать боевые действия.
Каминский снял с вешалки белую рубашку, надел и посмотрелся в зеркало. Ни складочки, все по протоколу. А толку-то?
Войны начинаются не потому, что всем ужасно хочется воевать. А потому, что большие шишки в нужное время и в нужное время не смогли сказать друг другу несколько нужных слов.
От Кима не требовали отказа от чучхе и сине-красного знамени со звездой. Ему нужно было только сказать под телекамеры одно маленькое «Да!» всей толпе миротворцев. Одно слово. Одно. Михаил Сергеевич Каминский, как и прочие переговорщики, тоже будет выпрашивать у Кима это самое «Да!». И наверняка услышит: «Нет!».
Где же галстук? Ах да, в чемодане, он его не выложил.
Каминский влез в чемодан и увидел сверток – картонную коробку, перевязанную тесьмой. Долго соображал, что там, пока не вспомнил: бабулин гостинец. Четыре дня назад, накануне его отъезда в Пхеньян, Ванда Матвеевна нарочно поехала из своего Измайлова на другой конец города, на Шаболовку – в какую-то особую кондитерскую, купить каких-нибудь новых пирожных любимому внуку-сладкоежке на дорожку. А обремененный делами внук, скотина такая, напрочь о них забыл. Теперь они, скорей всего, испортились, придется их выбрасывать. Хотя… Если, допустим, они без крема… Надо бы все-таки взглянуть.