Мы едем обратно в отель – в голове всё ещё мелькают события, произошедшие недавно на собрании лидеров кланов. Я думаю о Рэки, и внутри меня что-то сжимается. Так несправедливо видеть, как человек, которому ты отдал всю свою жизнь, делает вид, что не знает тебя. Я был для него всем. Нет. Он был для меня всем. Смыслом жизни, причиной, по которой я всё ещё не сошёл с ума. А человек, сидящий рядом со мной и сжимающий в пальцах поводок, отобрал её у меня. Забрал, словно игрушку у ребёнка. Кто я теперь? Что я теперь?

– О чём ты? – Томас постукивает пальцами по папке, которая лежит у него на коленях, и наблюдает за проносящимися за окном домами.

– С кланами? – я сглатываю. Хочется пить. – Что ты собрался делать с ними? С Морганом. С остальными. Чего ты добиваешься?

Том усмехается и поворачивается ко мне, скользя по моим растрёпанным волосам оценивающим взглядом. Я борюсь с желанием пригладить пряди, выпрямляюсь, чтобы спина была ровной и непоколебимой, чувствую, как мышцы сковывают движения, словно бы я не двигался несколько дней подряд.

– Ты же не думаешь, что я вот так просто возьму и расскажу тебе всё? – насмешливо тянет парень. – Ты был правой рукой Рэки, знал всё, что творится у него в голове, – Том склоняет голову к плечу, и я ощущаю дрожь из-за его взгляда. – Но я не Рэки. И моя правая рука – это не ты.

Мои веки вздрагивают, будто я хочу моргнуть, но передумываю. Машина останавливается на светофоре, и водитель немного опускает стекло – шум города врывается в салон, оглушая мои мысли. Все, кроме одной. Я ненавижу Тома.

Я. Ненавижу. Тома.

Холодная пелена обволакивает мои внутренности, и я чувствую, как падаю. Машина снова трогается, заставляя меня немного нагнуться назад. Я сглатываю.

– Да. Ты прав, – соглашаюсь я, поворачивая голову в сторону лидера клана «Жажды». – Ты – не Рэки. Ты – гораздо отвратительнее его.

Я не успеваю договорить, как рука парня тянет меня за поводок на себе, – я замираю всего в нескольких сантиметрах от его лица. Горячее дыхание обжигает меня, когда Том тихо выдыхает. От него пахнет корицей и чёрным горьким кофе. Я тону в его бездонных шоколадных глазах, тону в его решительности, властности и непоколебимости.

– Он отдал тебя мне, – тихо тянет Томас. – Даже не сопротивляясь. Если бы я был на его месте, я бы никогда не позволил забрать кого-то из моего клана.

Его рука ложится на мою шею, а большой палец скользит по губам, задевая зубы. Я пытаюсь отстраниться, но ошейник не позволяет мне даже пошевелиться. Только сейчас я замечаю, что упираюсь ладонями в ногу Тома, чтобы окончательно не навалиться на него.

– Даже если бы игра была честной, – медленно, выделяя каждое слово, проговаривает он, усмехаясь.

А потом резко отпускает и отталкивает меня – я сажусь ровно, прерывисто выдыхая. Сердце наполняется то ли ненавистью, то ли волнением, и я медленно прикрываю глаза. Настойчивая рука неожиданно ложится на моё колено. Она сильная и решительная, и на мгновение мне кажется, что у меня на коже останется клеймо. Ладонь медленно поднимается вверх – я вспоминаю ночь, когда Томас накачал меня наркотиками и заставил изнывать от желания, и жар охватывает меня изнутри. Отвращение к самому себе скапливается у меня в горле, а рука медленно и решительно поднимается всё выше и выше.

Я хочу убрать её, схватить пальцами и сломать каждый сустав, чтобы Томас больше никогда в жизни не прикасался ко мне, но оцепенение сковывает меня, и я перестаю дышать.

Пальцы скользят по внутренней стороне бедра, и мне начинает казаться, словно это просто моё воображение. Галлюцинация. Приступ из-за нехватки воды. Я сжимаю зубы, но глаз не открываю. Всё внутри меня начинает изнывать, и я тону в своих собственных эмоциях. Рука добирается паха и властно, но почти незаметно сжимает через джинсы мой член, а затем Томас резко приближается ко мне, и его шёпот возвращает меня в реальность.

– Дыши…

Я распахиваю веки, шумно выдыхая, перехватываю запястье парня и заставляю убрать от меня руку. Повернувшись к нему, я говорю:

– Что значит, «даже если бы игра была бы честной», – всё внутри меня пылает, и я с трудом контролирую голос. Но пылает не от возбуждения, а от неприязни и отвращения.

Томас улыбается и отстраняется от меня, садясь ровно. Он молчит.