На горизонте катер рассекал морскую гладь, оставляя за собой пушистый гребень белой пены. Раз в неделю экипаж доставлял на остров запасы провизии, которую подбирали на пирсе слуги Зевса Цивелоса. Их было около дюжины, но они так незаметно осуществляли свою полезную деятельность, что только спустя две недели Аурелия догадалась об их присутствии. Они все жили на северном побережье и передвигались по острову по специальным тропам, чтобы не встречаться ни с кем из гостей хозяина. Уборка комнат проводилась по утрам, когда все были на занятиях. Когда все шли обедать на террасу или, вечером, ужинать в полукруглую залу со звездным куполом, блюда и приборы уже были разложены на столиках… Катер вот-вот исчезнет за горизонтом, и тогда придется идти на урок к Барбело. Аурелия лежала навзничь на гладком теплом камне, склоняющемся в сторону моря, и наслаждалась последними минутами одиночества и ласковым солнцем.
Шрамы, оставшиеся на ее ягодицах от плетки Элен, затянулись и перестали щипать, когда она плавала в соленой воде. Это испытание, которое, кстати, с тех пор больше не повторялось, она выдержала блестяще. Так что ее нежная кожа опять обрела прежнюю бархатистую мягкость. От ежедневных морских процедур она подтянулась, тело окрепло и приобрело плавные очертания. От солнца и соли волосы немного выгорели и стали блестящими и золотистыми. Строгая, почти монашеская дисциплина наложила отпечаток на ее поведение – девушка стала более сдержанна в словах и поступках. Оттого, что ей постоянно приходилось ходить нагишом, она приобрела естественную грацию дикого зверя и изящество в движениях и жестах… Даже не видя свое отражение в зеркалах, Аурелия понимала, что теперь она не просто мила, она превратилась в настоящую красавицу. И эта красота отныне защищала ее от произвола ее хозяев лучше, чем открытое сопротивление.
Сначала они сделали из нее объект для удовлетворения своего удовольствия, но теперь они обращались с ней практически как с равной. Пока еще ее окружение не позволяло ей высказывать собственные пожелания, но оно уже стало интересоваться ее мнением. И не для того, чтобы проверить или подвергнуть очередному испытанию, а для того, чтобы выслушать и услышать. Но Аурелия говорила мало. Мысли сгущались в ее голове как тучи перед бурей, но как только дискуссия принимала бурный характер, тучи рассеивались. Она обнаруживала в своем сознании лишь рваные облачка, но, ощущая электрические импульсы, скапливающиеся в ее теле, не сомневалась, что рано или поздно научится использовать эту энергию, чтобы вызвать бурю.
Наступит время, когда она накопит в себе достаточно необходимых знаний… Все ожидали той минуты, когда, переполненная утехами, спермой, оргазмами, мыслями, она поделится своим содержанием с ними, и они смогут сами испить из ее источника.
Аурелия напрягла свой неглубокий пупочек, потом гениталии, лишенные волосяного покрова благодаря стараниям Софии, которая регулярно с любовью проводила эпиляцию, сконцентрировалась и выпустила из себя струйку соленой воды, излившуюся на теплый камень и оставившую после себя темное пятно прежде, чем испариться. Это Барбело научила ее так использовать внутренние мускулы влагалища. Благодаря этому она теперь умела всосать в чрево воду и выпустить ее сильной струей. Или же вобрать в себя член Фаусто, словно натягивая на руку бархатную перчатку… Вскоре она узнает, как удержать его там так, чтобы он не смог освободиться до тех пор, пока она сама его не отпустит.
Аурелия не испытывала особой симпатии к русоволосой красавице, но, несмотря на это, вынуждена была признать, что от ее уроков больше прока, чем от других. Обтянутые гранатовым шелком стены, ковры и разбросанные на полу подушки цвета фуксии и шафрана; воздух, напоенный ароматами жасмина, сандала, иланг-иланга и других благовоний, которые Барбело втирала в кожу перед уроком, создавали чувственную атмосферу в ее небольшой комнате, а завораживающие звуки индийской музыки в сочетании с благоуханием изысканных пикантных яств, которые они вкушали перед занятием любовью, превращали эти три часа урока с Фаусто и Барбело в настоящий праздник сладострастия…
Величественная и безмятежная наставница встречала ее, восседая в позе лотоса на мягких подушках, ничем не напоминая похотливую фурию ночных оргий. Одетая в шелковое сари, легкий ажурный конец которого был закреплен на плече, открывая обнаженную грудь, безупречными очертаниями напоминающую купола индийских храмов, она проповедовала свое искусство спокойно и неторопливо. Фаусто говорил, что ее низкий, грудной голос «словно льется из поднебесья, с высот Гималаев».
«Тантризм, – объясняла она, – имеет целью восстановить первоначальное единство мира, так как исключительно в дуалистической природе кроется основная причина мирских страданий. Единство же достигается непрерывным совокуплением божественных начал – мужского и женского, Шивы и Шакти. Наша цель – воспроизвести союз этих божеств здесь, на Земле».
Но для того, чтобы достичь совершенства и воплотить согласно ритуалу божественное совокупление, майтхуна, надо было работать, чтобы научиться контролировать дыхание, используя технику праянама, упражняться в разных позах, асанах, долго размышлять о смысле мистических символов, вантров, медитировать и повторять слова специальных песнопений, то есть читать мантры. Аурелия с большой охотой изучала эту дисциплину, с упоением прислушиваясь к новым ощущениям, возникающим у нее во время неподвижного танца верхом на члене Фаусто. Она с удивлением обнаружила, что главной задачей рекомендованных учением Камашастра, подраздела Камасутры, сложных поз, которые на протяжении столетий уточнялись и совершенствовались, является вовсе не постижение разных форм сексуального удовлетворения, а растяжение во времени оргазма у мужчины с целью увеличить силу оргазма для женщины. Она также узнала, что исполняемое по всем правилам ритуальное совокупление не обязательно должно завершиться оргазмом. К своему счастью, она пока не достигла совершенства в этой практике, а посему испытывала глубочайший оргазм во время этих занятий, что приносило ей больше удовлетворения, чем многократные соития во время ночных оргий…
Фаусто лежал на подушках, откинув голову и рассыпав серебристые локоны по бедру Барбело. Когда Аурелия вошла, он ободряюще ей подмигнул, но так, чтобы строгая учительница этого не заметила. Дело в том, что по правилам сговор между партнерами недопустим, ведь тантризм запрещает влечение, основанное на взаимном чувстве. Но Фаусто тайно покровительствовал Аурелии, и между ними с первого дня установились нежные и добросердечные отношения.
Первый час занятий всегда предназначался для разминки и упражнений, направленных на расслабление и постановку правильного дыхания, которые все трое выполняли синхронно, в полной тишине. После этого Аурелия вставала на колени перед наставницей, чтобы выслушать ее инструкции. Но в этот раз Барбело, закрыв глаза, казалось, погрузилась в глубокую медитацию. Фаусто, уставившись в одну точку, хранил молчание. Наконец глубокий голос Барбело нарушил тишину:
– Сегодня я не буду давать тебе наставления… Ты будешь действовать по своему усмотрению. Ты готова?
Аурелия кивнула головой в знак согласия и приняла позу лотоса, усевшись напротив Фаусто, лицом к нему. Барбело встала и скрылась за желтой муслиновой занавеской.
Звучные аккорды ситара заглушили шум волн. Аурелия закрыла глаза и сосредоточилась на звуках музыки. Она открыла их только тогда, когда Фаусто приложил к ее щеке гроздь мускатного винограда. Он протянул ей ягоду, она взяла ее в рот и раздавила, прижав языком к нёбу, смакуя кисловатый вкус и мякоть, наслаждаясь ароматом, и только после этого разжевала и проглотила. В свою очередь она взяла ягодку и вложила в губы Фаусто, не преминув дотронуться пальцем до его языка, чтобы ощутить его влажную теплоту и мягкость.
Так, вкушая из рук спелые фрукты, они приступили к ласкам, таким осторожным, едва ощутимым, сравнимым разве что с прикосновением крыльев бабочки, не отрывая друг от друга взгляда, словно желая загипнотизировать. Их жесты стали плавными и грациозными, как будто они погрузились в воду. Их дыхание выровнялось, согласуясь с ритмом музыки. Постепенно лик Фаусто прояснился, кожа приобрела алый оттенок, он просиял изнутри и стал излучать вокруг себя белое сияние. Оно вытягивалось и расширялось до тех пор, пока не приобрело вид лингама, напряженного фаллоса, на котором женщина должна была сосредоточить свою медитацию. Видение было таким ясным и четким, что Аурелия могла различить мельчайшие детали строения: твердую и блестящую головку члена, нежное утолщение вокруг крайней плоти, синеватую, дрожащую от пульсирующей крови жилку, гладкий ствол со всеми нюансами, нежную бархатистость кожи, тонкой и гладкой, как у лепестка розы, его колебания в такт биению сердца и даже… терпкий и острый запах выступившей на конце первой капли наслаждения.
Глухая волна прокатилась по телу Аурелии, ее охватил трепет, и она, словно сомнамбула, разогнула одну ногу, потом другую и обвила их вокруг чресел Фаусто. Он обхватил ее за талию и опустил. Его лингам сам, без подсказки, нашел раскрывшийся цветок ее йони.
В таком положении они неподвижно замерли, их лица находились в такой близости, что губы почти соприкасались. Она ловила его дыхание и вбирала в себя. Внутренние мышцы ее чрева бережно обхватили член мужчины, и он в ответ осторожно шевелился и чуть заметно проталкивался глубже. Они застыли, покачиваясь, упиваясь взаимным проникновением, постепенно замедляя его, пока их дыхание не остановилось и не наступил долгожданный покой. И тогда волна пульсирующей энергии, как змея, стала медленно подниматься у нее внутри, вдоль спины, от влагалища вверх, к сердцу, к солнечному сплетению, и выше, к горлу и к самому своду черепа. Вот тогда Аурелия догадалась, что в ней проснулась кундалини, сексуальная сила, сосредоточенная в основании позвоночника.
Частое и хриплое дыхание к ним обоим вернулось одновременно, их тела вдруг покрылись испариной. Вокруг головы Фаусто во все стороны распространялось пурпурное сияние, и Аурелии показалось, что она как бы нависла сверху над костром, пламя которого пожирает неподвижный водоворот, а их тела растворяются и исчезают в самом центре его воронки, скованные друг с другом, спаянные воедино, словно какая-то сила их растопила и сплавила, как раскаленное добела железо. Обжигающие языки черного пламени извергались из бездны и там же и исчезали. Аурелия поглотила в своем чреве разбухший до неимоверных размеров член Фаусто и… продолжала втягивать его в себя, словно нанизывая себя на земную ось, чтобы исполнить на нем ритуальный неподвижный танец.
Она сама вырастала, раздувалась, пока не заполнила собой комнату, разрушила стены, став огромной, и покатилась как огненный шар до самого моря, разметала волосы по небосводу, смешав их со звездами, и уперлась ногами в расплавленное ядро планеты.
Крик Фаусто донесся до нее издалека, словно из космоса… Она даже не почувствовала, как он обмяк под ней. Ему пришлось осторожно высвободиться из ее чрева, и только тогда осознание происходящего к ней вернулось, она постепенно поняла, что находится в знакомой комнате с пестрыми подушками, разбросанными на коврах. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, с удивлением увидела, какие у нее крошечные ручки. Таким же малюсеньким ей показалось и тело мужчины, распростертого у нее между бедер. Он лежал, обессиленный, с закрытыми глазами, и тяжело дышал. Она дотронулась своей рукой до его маленького тела и удивилась еще больше, почувствовав, как колотится его сердце, будто у испуганной пташки…