Но и вполне одобряя твои планы затворничества в Тегеле, я бы желал, дорогой брат, по соображениям твоего столь драгоценного для нас здоровья, чтобы ты время от времени, ради научных ли задач или чтобы увидеться с находящимися вдалеке от тебя детьми, посещал Лондон (и Шотландию), Италию (Сицилию) или даже утихомирившиеся к тому времени Афины44.
Я до сих пор имел все основания быть довольным претворением своих планов. Благополучное исполнение их и любезность превзошли мои ожидания; о настоящем наслаждении же природой в столь однообразных землях, где сосновые леса тянутся, вероятно, вплоть до Азии и где любопытство удовлетворяют разве что языческие формы (башкиры и грязные [черные/кара] киргизы)45, говорить не приходится. Помимо того, некоторая часть прочего удовольствия скрадывается самим гостеприимством, наплывом любопытствующих, постоянной необходимостью показывать себя. Меня таскали тут с 8 утра и вплоть до глубокой ночи из дома в дом, мне хочется вдохнуть воздуха свободы вдали от городов. Но подобные неудобства моего положения будут, конечно, преследовать меня повсюду. Чтобы несколько насладиться покоем, я с удовольствием отправился бы через Ярославль в Казань, не заезжая в Москву, но состояние дорог этого не позволяет. Несколько дней назад, переезжая через Неву, я, как капитан Парри46, оказался затертым во льдах, нигде нет еще и намека на зелень. Завтра мы отправляемся через Новгород и Москву (там теперь всего на 2 дня) в Казань, 28 мая старого стиля, Пермь, Екатеринбург, 9 июня. Оттуда на Северный Урал, Богословск, золотодобычу Тобольска47, затем обратно в Екатеринбург, 15 июля, потом Тобольск и через степь у Иртыша в Омск с его разнообразными связями с азиатскими народами, 1 августа. Потом обратно на южный Урал, Троицк, Златоуст с его цельными сапфировыми скалами, 20 августа. Вдоль киргизской степи в Оренбург, оттуда в соляные копи Илецка в степи, 2 сентября, через Уфу, Симбирск в Москву, 20 сентября, Петербург, 5 октября.
Итак, дорогой брат, живя своей тихой жизнью в Тегеле, ты можешь знать день за днем, где я нахожусь. Поскольку при твоем нынешнем состоянии духа твои письма ценны мне вдвойне, я повторю свою просьбу посылать их вместе с письмами супруги проф. Розе в одном пакете на мое имя, через тайного почтового советника Гольдбека в Мемель. Последний перешлет их сюда обер-почт-директору императорской почты Булгакову. Замечательный и чрезвычайно энергичный Зайферт также очень хотел бы, конечно, получить известие о разрешении от бремени своей жены. Сообщи мне, если ты узнаешь об этом раньше. А бедный …48, что сталось с напыщенными обещаниями! Экипажи хороши, оба на рессорах; в общем, с курьером императорской почты (которого я предпочел фельдъегерю, это менее пафосно), чиновником горного ведомства г-ном Меньшениным и поваром – три повозки и шестнадцать лошадей. Мне выдали здесь наличными вместо десяти тысяч двадцать тысяч рублей (франки) ассигнациями. Обо всех обхождениях при дворе я тебе писал. Я виделся с императором по два раза на дню, иногда обедал совершенно один с г-ном и г-жой фон Вильдермет, что ни с кем не случается, а также в семейном кругу, в субботу, где присутствуют только первые придворные ранги…
Все министры, дипломаты давали обеды, речи в честь мою и спутников в [главном управлении] путей сообщения, по почину герцога В[юр]т[ембергского]49, tous les ennuis de la gloire50. Повсюду наивысшая любезность и забота, особенно со стороны Канкрина. Он умен и свободен, но на улучшение наших условий торговли сподвигнуть его до сих не удается. Нет слов, чтобы выразить благодарность Шёлеру: он тих и приятен в своем доме, сегодня уезжает. Мы же еще останемся, чтобы посмотреть на установку одной из гранитных колонн Исаакиевской церкви (60 футов, из цельного блока) сегодня утром через полчаса! Сердечный привет Каролинхен, я вижу, что милый Гедеман еще не может часто быть у тебя. Обнимаю тебя с искренней, благодарной любовью. Привет Кунту51, обнимаю Адельхейдхен52.
А. Гумбольдт.
Барометры не разбились, все инструменты дошли в целости и сохранности.
Утром 20‐го [мая] все приготовления к нашей поездке были закончены, мы могли выехать из Петербурга. Наше дорожное общество выросло: благодаря заботе г-на Канкрина в качестве гида и переводчика нас сопровождает русский офицер горного ведомства, г‐н обер-гиттенфервальтер Меньшенин, в совершенстве владеющий французским и немного немецким языками. Кроме того, г‐н фон Гумбольдт пригласил курьера, который должен будет брать на станциях лошадей и платить за них, и повара, необходимого при многочисленном дорожном обществе: ибо уже за Москвой трактиров не будет, а на почтовых станциях вне городов можно получить только лошадей и возможность остановиться в предназначенных для проезжающих комнатах и готовить себе еду на кухне дома, насколько это позволят обстоятельства. В городах состоятельные граждане обязаны принимать проезжающих; при приезде в город обращаются к местному полицмейстеру, который отводит путешествующим квартиру, на которую падает очередь. В ней они получают не только жилье, но и справедливо прославленное сибирское гостеприимство, – во всяком случае, при владении русским языком и умении понравиться хозяевам. В нашем путешествии, предпринятом по распоряжению императора и посвященном выходящим за частные рамки целям, на огромном протяжении 14 500 верст (более 2 тысяч географических миль), проделанных нами, везде наилучшим образом заботились о лошадях и квартирах. При нашем прибытии, объявленном курьером, полицмейстер встречал нас, как правило, уже на заставе и сопровождал в определенную нам квартиру.
Одну предусмотрительную меру мы все же упустили: не обзавелись тюфяками, которые в России обыкновенно берутся в дорогу, поскольку в местах ночлега, как правило, нет кроватей, но или обтянутые кожей топчаны, или, столь же часто, лишь их деревянный каркас. Однако в Екатеринбурге этот недостаток был восполнен; наш багаж из‐за этого увеличился в размерах, зато самая насущная необходимость была удовлетворена. […]
Путь в Москву лежит по большой императорской дороге, почти везде совершенно прямой и необыкновенно широкой. По ширине она превосходит прусские шоссе примерно вдвое; при больших расстояниях в России это тем примечательнее, что за то же время и при тех же расходах можно было соорудить если не еще одно шоссе, то во всяком случае на треть увеличить протяжение существующих. С другой стороны, следует учесть, что в России от одной станции до другой почти всегда скачут галопом, а лошадей очень часто запрягают по четыре в ряд. Две крайние при этом привыкают отворачивать головы в сторону, так что для проезда им требуется существенное пространство. Дороги, таким образом, необходимо прокладывать такой ширины, чтобы на них могли удобно разойтись на галопе две упряжки в противоположные стороны. Но даже при этом ширина представляется чрезмерной. На станциях размещаются прекрасно – а на некоторых даже роскошно – обставленные почтовые отделения. Они особо помечены в печатных путеводителях, так что путешественник, предпочитающий комфорт и хороший стол, может соответственно этому подобрать маршрут.
За час до прибытия в Москву дорога проходит мимо Петровского дворца, замечательного тем, что во время Московского пожара в нем останавливался Наполеон. После отступления император повелел сжечь дворец, ныне он отстроен вновь.
Вид, открывающийся на Москву уже издалека, приводил в восхищение всех путешественников. Бесконечное количество башен, частью с позолоченными или выкрашенными зеленым куполами, частью в форме минаретов, множество садов и деревьев между домами придают городу совершенно восточный вид. Лучше всего Москву обозревать с Ивана Великого в Кремле, составляющем центр города […]
В Кремле располагаются старый царский дворец, множество соборов и монастырей, старый и новый Арсенал и ряд других казенных сооружений. Он окружен толстой и высокой стеной, представляющей собой неправильный многоугольник с расположенными по углам башнями. Вокруг стены вместо прежних валов тянется прекрасная и широкая аллея […]
Башен в Москве необыкновенно много, так как в каждой церкви их несколько, и притом еще колокольня. В общем таких башен насчитывается около 600. Они, как и в целом церковные башни в России, имеют своеобразный облик, обыкновенно заканчиваясь шпилем, за которым следует дополнение луковичной формы, а на ней крест. Эти луковичные главки покрыты жестью, окрашенной в зеленый цвет, или медными листами, но на соборах Кремля они ярко вызолочены. Кроме того, на их завершениях – наклоненный одной стороной вверх полумесяц, и только после него уже крест.
Пишу эти строки, дорогой брат, чтобы лишь подтвердить тебе, что мы в конце концов все-таки смогли отказаться от капуанских нег53. Уже два дня мы находимся здесь; принимаем почести от всех в городе, имеющих ранг и имя, и у меня едва нашлось время ночью, чтобы сказать тебе, что мое здоровье превосходно, что начинает показываться зелень, что наши три экипажа в отличном состоянии, что у нас нет сопровождающих, кроме горного чиновника г-на Меньшенина, что наш Фишер54 со своими пятью детьми теперь Его Превосходительство, имеет выезд четверкой и получает всего 7000 франков пенсии. Он любезен и мил, но болтлив и тщеславен, как Лодер55.
Завтра у нас еще один большой обед (речи, стихи…), который дают высшие чиновники, а послезавтра отъезжаем в Казань. Я тоскую по горам. Постоянное представление себя публике (суровая необходимость из‐за моего положения и благородного гостеприимства страны) становится тяжелым грузом. Этот прекрасный город уже по большей части потерял свою оригинальность, но Кремль по-прежнему чрезвычайно интересен. Архитектурный стиль Москвы охарактеризовать непросто. Общие слова «византийский», «готический» едва ли к нему подходят. В Москве есть пирамидообразные башни с этажами, как в Индии и на Яве. Прощай, дорогой друг. Своими мыслями я постоянно с тобой и с твоим одиночеством. С любовью обнимаю тебя. Скажи Миле56, что у Зайферта все отлично. Тысяча приветов Гедеману, Каролинхен, Кунту…
А. Гумбольдт.