– Элли! Элли!
Я подняла голову. На крыше никого не было. Лишь ряд закоптелых труб. Металлический каркас лебедки. Но фасад был уже не ярким, а серым. В лицо мне брызгал незнакомый мелкий дождик.
– Элли, стой на месте! Не двигайся ни на дюйм! Я сейчас спущусь!
И тут я его увидела. Он размахивал руками в окне верхнего этажа.
Форменный зануда.
Виктор Йеил, дом сорок шесть по Харли-стрит, Лондон.
Должно быть, оператор его нашла.
Четвертая из четырех. Ясность
1
По обочинам росла трава, вдоль дороги тянулись голые деревья. Время от времени, когда мы проезжали под пустыми пешеходными мостами, разметка слегка виляла влево или вправо, но в целом всю дорогу от больницы мы двигались по прямой. Машины, сначала лишь мелкие мазки на горизонте, быстро приближались и вжикали мимо. День еще не уступил место вечеру, но уже готовился. Под стеклянными колпаками фонарей зрели зыбкие огоньки. Виктор держал скорость – не выше пятидесяти и не ниже сорока пяти. Он вел машину одной рукой: пальцы расслабленно лежат на руле, локоть высовывается в окно. Другая рука покоилась на колене, изредка поднимаясь к приборной панели, неспешно, словно к окошку билетной кассы. Впереди, где сужалась дорога, показались холмы. Вскоре по лобовому стеклу начало расползаться черное, как сажа, озеро, и, проследив за ним взглядом, я увидела, что прямо за окном, за размытым профилем Виктора, начинается открытое море.
– Ну как ты? – спросил он.
Я отвернулась и принялась дергать бардачок.
– Трудно сказать.
Я дала глазам перестроиться. Вода было далеко – за живой изгородью, пастбищем, купой деревьев, – но осознать это было непросто. Каждая сосновая роща вызывала во мне двоякое чувство: и тоску по дому, и радость возвращения. Я напоминала себе, что дорога под колесами настоящая, что место, куда мы едем, я покинула вовсе не много лет назад, – осмыслить и принять такое было трудно, хотя, наверное, это была меньшая из моих проблем.
– Я стараюсь не думать о том, что нас ждет. Далеко еще?
– Уже совсем близко, – ответил Виктор. – Пять-десять минут. Скоро увидим указатель.
Это я настояла, чтобы он отвез меня обратно. Он долго не соглашался. Искал отговорки. Но теперь до Ласса оставалось всего пять-десять минут. Пять-десять минут, и я узнаю.
За мной погнались медсестра и санитар. По левой руке у меня струилась кровь: выдернутый из вены катетер процарапал кожу. Я топталась на стоянке в голубой больничной пижаме и с повязкой на руке.
– Давай, зайчик, пойдем внутрь, – сказала медсестра, заботливо придерживая меня за здоровое плечо. Она повела меня ко входу одного из корпусов, мимо карет “скорой помощи”. Придерживая для нас дверь, санитар спросил, не нужно ли мне кресло-каталку. Я сказала, что нет, пойду пешком. Но голоса в голове то затихали, то становились громче, будто я слушала радио с помехами. Мне все еще мерещились курсанты в форме: в коридоре их была целая тьма. Они расступились и, пока мы медленно шествовали к лифту, качали головами, бормотали турецкие оскорбления и плевали мне под ноги.
– Ну вот, подожди пока тут, – сказала медсестра, усаживая меня на сиденье между двумя растениями в горшках. Засохшая земля в них была утыкана окурками.