— Джордан! — прошептала Слоун своим нежным — прежним! — голосом.
— Да! Я проснулся.
— Можно мне войти?
Оба — один вежливее другого.
— Конечно!
Слоун вошла и закрыла за собой дверь. Джордан смотрел, как она движется к нему в темноте.
— Я люблю тебя, Джордан, я так тебя люблю!
— Я тоже тебя люблю, дорогая, — и я так соскучился по тебе, — Джордан принялся целовать лицо Слоун, но она отстранилась.
— Я буду тебе прежней женой… настоящей женой, но мне нужно какое-то время, чтобы…
— Тссс… Все нормально, и все будет замечательно, — прошептал он ей в самое ухо.
И оно действительно было прекрасно, это начало. А Джордан умел ждать.
Джордан пришпорил коня и, подняв клюшку для удара «верняка», поскакал к мячу. Удар! Но мяч — странное дело! — полетел прямым ходом в офсайд. Джордан опустил клюшку, застыл на месте, растерянный и удрученный.
— Вот черт! — все бормотал потом Джордан, снимая шлем. Это был самый плохой удар за сегодняшнее утро.
А что тут, собственно, удивительного? Раньше Джордан часто думал об игре не только на поле, — и это приносило успех. Последние месяцы голова его постоянно была занята мыслями о Слоун, их отношениях. Думать о поло — на это не оставалось времени.
И вот опять Джордан вернулся мыслями к тому же. Слоун так переменилась с тех пор, как потеряла ребенка. После больницы Джордан надеялся, что все самое страшное уже позади, что скоро дела пойдут лучше, — сейчас он совсем не был уверен, что наступят лучшие дни.
Бывали моменты, когда Слоун не желала никого видеть, замыкалась в себе, вообще не вставала с постели. А то вдруг становилась как никогда веселой, шутила и смеялась, могла всю ночь протанцевать и набрасывалась на него в постели, как тигрица…
— Если бы твое положение не стало таким сложным, я бы подумала, что ты меня избегаешь! — С этими словами Надин вошла к Лэнсу и закрыла за собой дверь.
— С чего ты взяла, что я тебя избегаю? — равнодушно спросил Лэнс.
— Не знаю, показалось.