Я все еще не понимал. Ни бледности Ступака, ни красных пятен, которыми покрылись щеки Светланы. Я никогда не видел ее такой жалкой и растерянной.

— А это, Коля, хорошо, что ты зашел, голубчик…

Впервые он говорил мне «ты» и называл по имени.

— …Самортизируешь нашу встречу. Знаешь, женщины почему-то удивительно непримиримы к нашим слабостям.

— Раздевайся, Андрей, — перебила Светлана.

— Раздеваться? Ах, да. Совершенно верно, мне надо еще снять пальто…

И тут только я разглядел его глаза и понял, поразившись. Всегда умные, понимающие глаза Ступака были сейчас неподвижными и отсутствующими глазами смертельно пьяного человека. Да, именно смертельно пьяного, а не выпившего. Ступак был абсолютно пьян, пьян так, как бывают пьяны большие и неглупые люди, которых алкоголь не валит с ног и не превращает в идиотов.

Однако еще больше поразило меня то, что в лице Светланы я не заметил удивления. Тут были и гнев, и стыд, и отчаяние, но это было отчаяние человека, схваченного за горло знакомой и неотвратимой бедой.

Я встал в растерянности, не зная, что мне сделать.

Светлана сказала сама:

— Извините, Николай Сергеевич, Андрей Павлович неважно себя чувствует…

— Да, я понимаю, мне пора, — пробормотал я, испытав облегчение от этого разрешения немедленно уйти.

— Почему пора? — возразил Ступак. — Время еще детское, посидим, потолкуем.

— На сегодня хватит, — перебила Светлана твердо.

— Да, мне пора, — повторил я в страхе, что он начнет удерживать меня с пьяной настойчивостью.

Но Андрей не стал этого делать. Он сказал только:

— Значит, на расправу выдаешь? Ну ладно, иди. Я привык уже…

И грузно опустился за стол, бросив на клеенку тяжелые руки.

Следовало сказать «до свидания», но он уже не смотрел на меня, и я молча натянул свое пальтишко.

— Сейчас я открою вам.