Это был дородный мужчина с яркими, плутоватыми синими глазками, копной густых белых волос и кустистыми черными бровями. Ему определенно было далеко за семьдесят. Кабинет у него был просторный, но без окон, с кипами запыленных рукописей и документов, наваленными вдоль стен.

— Диана была самой прекрасной женщиной, какую я когда-либо встречал, — помолчав немного, сказал он. — Не просто физически прекрасной. Она была почти идеалом.

— Вы не могли бы рассказать о ваших отношениях с Майлзом?

— Я был его литературным наставником. Он — мое творение, — грустно улыбнулся Рурк. — Когда Майлз пришел ко мне, он был милым пареньком со Среднего Запада. Коренастым, неуклюжим, с дурной кожей, немного застенчивым. Однако вещи писал чудесные — злые, презрительные, истории о неудачниках из маленьких городков, вытворявших друг с другом черт знает что. Конечно, все это требовало шлифовки. Сколько-нибудь пристойным стилистом он не был.

Рурк ностальгически улыбнулся:

— Я начал издавать его в конце 60-х. Книги его раскупались не так чтобы очень лихо. Однако я видел, что Майлз обладает достоинствами, востребованными на книжном рынке. И предложил ему поработать над собой. Найти себе образ. — Его густые брови поползли вверх. — Я и представить себе не мог, насколько успешно он это проделает. Впечатление было такое, точно один из обозленных громил, которых он описывал, вдруг ожил. До того Майлз был совершенным милягой — уважительным, вежливым, покладистым. Теперь же, отправляясь с ним в ресторан, вы могли ожидать чего угодно. Он оскорблял официантов, приставал к сидевшим за соседними столиками красивым женщинам, ну и так далее. А стоило вам остаться с ним наедине, все это — пф-ф-ф-ф! — испарялось.

— Мистер Рурк, Майлза пока не арестовали. Но это может произойти. Если я вызову вас как свидетеля в суд и спрошу, считаете ли вы, что Майлз был способен убить свою жену, какой ответ вы дадите?

Синие глазки Рурка довольно долго изучали меня, затем:

— Решительным образом — нет. Он любил Диану так, как любят женщину очень немногие мужчины. И полагаю, она любила его точно так же.

— Вам известно, когда они поженились?

— Конечно. Майлзу тогда было около двадцати. Сразу после того, как он издал свою первую книгу, «Грубые руки». Он работал помощником официанта в каком-то дорогом ресторане, а она пришла туда с матерью и братом. Майлз рассказывал мне, что они просто взглянули друг на друга — и все стало ясно.

— То есть она родом из Нью-Йорка.

Кустистые брови Рурка снова полезли вверх:

— Да, она выросла в Нью-Йорке, в самом настоящем аристократическом семействе. Белая протестантская элита, ван Бларикумы. Они начинали как голландские работорговцы, а потом занялись банковским делом. Когда она вышла за Майлза, родные отказались от нее.

— Что еще вы можете рассказать о ее семье?

— Мать была жуткой ведьмой. Отец человеком порядочным — насколько это было возможно при его богатстве. Был еще брат, не помню, как его звали. Роберт? Роджер? Что-то в этом роде. Надменный господин с преувеличенным ощущением собственной значимости. Он все приставал ко мне с просьбами напечатать книгу — старинная японская эротика или еще что-то в этом роде. Они с Дианой были очень близки. Но после свадьбы он исчез, как и все остальные родственники.

— Расскажите мне о ней побольше.

— Она была прекрасной, невозмутимой, богатой девушкой, только-только начавшей появляться в свете. При первом взгляде на нее возникало впечатление, что ее никогда не касалось ничто грубое и грязное. Однако, узнав ее чуть ближе, ты начинал понимать, что ей знакомо настоящее горе. — Глаза у Рурка на миг потемнели. — В ней присутствовали все лучшие качества старинных аристократических семей. Превосходные манеры, красота, изящество. Теперь это никого не волнует. Миру недостает Дианы ван Бларикум, и это настоящая беда.

Старик вдруг тихо заплакал. А спустя какое-то время поднял на меня взгляд и пробормотал:

— Что-нибудь еще?