– Не бросайте меня! – послышался умоляющий, полный ужаса голос. – Во имя милосердия, не бросайте!

Неожиданно чья-то рука ухватила Катона за лодыжку.

– Командир!

Катон бросил взгляд вниз. Один из его подчиненных, новобранец, чуть постарше годами самого Катона, лежал на земле, приподнимаясь на локте. Удар вражеского меча, пришедшийся под колено, рассек мышцы и сухожилия, свалив несчастного наземь и лишив способности двигаться.

– Командир! – с мольбой взывал легионер, цепляясь изо всех сил. – Спаси меня!

– Отпусти! – рявкнул Катон. – Отпусти меня немедленно, иначе, клянусь, я тебя сам убью!

Раненый солдат смотрел на него с отвисшей челюстью. Между тем Катон заметил, что следующий в ряду воин сделал маленький шажок в сторону, и в строю образовалась опасная брешь.

– Отпусти ногу! – заорал Катон.

На миг хватка ослабла, но тут же, на волне возобновленной паники, усилилась снова.

– Спаси меня! – истошно вопил раненый.

Выбора у Катона не было: промедли он хоть мгновение, и какой-нибудь вражеский воин наверняка прорвется в разрыв между центурионом и следующим бойцом в шеренге. Взмахнув мечом, Катон рассек раненому предплечье чуть выше запястья. Пальцы разжались, Катон рывком высвободил ногу и, сделав шаг в сторону, восстановил целостность строя.

Раненый завопил от боли, а потом разразился проклятиями в адрес покидавших его товарищей по оружию.

– Ублюдки! – орал он им вслед. – Проклятые ублюдки!

Когда Катону снова представилась возможность оглядеться и оценить ситуацию, он увидел, что брод остался позади и когорта находится на середине пологого склона, на который поднимается идущая параллельно Тамесис дорога. Враги продолжали роиться вокруг каре в стремлении уничтожить римлян, но ряды атакующих больше не пополнялись теми варварами, которые по-прежнему во множестве переправлялись с дальнего берега. Они по большей части без промедления направлялись вверх по течению реки, стремясь как можно скорее уйти подальше от следовавшей по пятам армии командующего Плавта.

По мере того как когорта поднималась по склону, вражеские атаки становились все менее яростными, бритты все чаще останавливались, чтобы, опершись на древки копий, перевести дух. Вся дорога от брода была усеяна телами как римлян, так и бриттов, окровавленными и искромсанными ударами мечей и копий.

Наконец противник отстал, но Максимий приказал своим бойцам остановиться, лишь когда они поднялись на вершину холма. Всего в трех сотнях шагов от них маршировала, удаляясь от брода и не предпринимая более попыток атаковать когорту, вражеская армия. Возникни у Каратака такое желание, он мог бы добить римлян достаточно быстро, но туземный вождь не собирался тратить на них время.

– Опустить щиты! – скомандовал Максимий, и изможденные легионеры с облегчением поставили щиты на примятую траву и тяжело облокотились на них, радуясь возможности отдышаться. Ниже по склону бритты, сначала выбившие с переправы Макрона и его центурию, а потом отбросившие от брода остальную когорту, тоже переводили дух, опираясь на оружие. Противники устало обозревали друг друга, но намерения возобновить схватку ни с той, ни с другой стороны не наблюдалось. Ни у тех, ни у других не было к тому ни малейшего желания.

Во время этой передышки Катон пересек центр построения и добрался до Макрона. Центурион-ветеран вытянул вперед руку, и его оптион рассматривал рубленую рану. Мышцы в области предплечья были рассечены, на землю равномерно капала кровь.

– Ничего страшного, – наконец заключил оптион, полез в свой вещевой мешок, вытащил моток льняной ткани и принялся бинтовать рану. Макрон поднял глаза.

– О, Катон, – промолвил он с широкой ухмылкой. – Похоже, у меня добавился еще один шрам: будет что вспомнить и о чем рассказать после отставки.