Третья колонна, возглавляемая Веспасианом, состояла из его собственного Второго легиона, четырех батавских конных когорт, двух когорт батавской пехоты и двух больших смешанных отрядов иллирийцев. Кроме того, командующий обещал легату возможность использовать корабли флота, базировавшегося в Гесориакуме, в Галлии, как только легат, покончив с Каратаком, займется приведением к покорности тех южных племен, которые пока еще не признали верховенство Рима.

Но это в перспективе. Пока же Каратак скрывался, и Веспасиан прекрасно понимал, что выманить хитрого и коварного бритта из его норы будет не так-то просто. И сделать это желательно как можно скорее. Лето подходило к концу, очень скоро листья на деревьях пожелтеют и начнут опадать. Пойдут затяжные осенние дожди, местные дороги превратятся в месиво вязкой грязи, передвижение по которым, особенно для обозов и подвод с припасами, станет изматывающе медленным. Устранение угрозы со стороны Каратака было, пожалуй, последней операцией, которую Веспасиан мог осуществить до завершения сезона активных действий.

Он командовал легионом уже почти три года, но теперь сомневался, достаточны ли его заслуги на этом поприще, чтобы пребывание на таком значимом посту существенно продлилось. Сердечным отношениям, установившимся было у него с командующим за прошедшие два года, пришел конец. Теперь военачальники относились друг к другу с нескрываемой враждебностью, и Веспасиан был убежден, что Авл Плавт заменит его при первой же возможности. Как правило, легат командовал своим легионом от трех до пяти лет, после чего возвращался в Рим и начинал делать политическую карьеру, но Веспасиана это поприще особо не увлекало. Какой смысл занимать формально высокий политический пост в сенате, если все реальные рычаги управления сосредоточены в императорском дворце? Кроме того, получение должности, имеющей реальное значение, напрямую зависело от благорасположения императорского секретаря Нарцисса, а Веспасиану делалось тошно от одной мысли о том, что придется подольщаться к вольноотпущеннику, греку, выходцу из народа, пребывающего в упадке. С другой стороны, он мыслил достаточно реалистично и понимал, что старые республиканские добродетели, коим был так привержен его отец, совершенно чужды современному миру. Если прежде судьба Рима определялась в дебатах сотен сенаторов, нынче им правил император. Такова была действительность, с которой приходилось считаться.

С момента вступления в командование Вторым легионом Веспасиан чувствовал себя на своем месте. Армейская жизнь была избавлена от бесконечных интриг, лицемерия и подобострастия, столь характерных для политической жизни столицы. Служа «под сенью орлов», человек по большей части сам определял свою судьбу, и его продвижение в основном осуществлялось по заслугам. Здесь не было места хитроумным заговорам и тому подобному коварству. Все было просто: перед солдатом ставилась простая и четкая задача, а то, какие действия необходимы для выполнения приказа, определял сам исполнитель, исходя из ситуации. Конечно, если уж быть до конца честным, то громоздкая римская бюрократия не оставляла в покое и армию, так что львиную долю времени любого командира поглощала возня с документами, поэтому времени на отдых у Веспасиана почти не оставалось. Зато после всего нескольких часов сна он всегда поднимался с ощущением того, что жизнь исполнена смысла, поскольку он занят действительно важными делами, которые имеют значение для судеб как его подчиненных, так и самого Рима.

Мысль о том, что Флавия будет довольна, когда ему придет время покинуть легион, порождала у него чувство вины. Его жена всегда рассматривала пост легата как неприятную, но необходимую формальность, своего рода испытание, предваряющее назначение ее мужа на какую-нибудь высокую должность. Неудобства жизни в крепости на Рейне навсегда отвратили ее от армии, и теперь она нетерпеливо ждала возвращения мужа в фамильном особняке в Риме.

«Однако не в одиночестве», – мысленно улыбнулся Веспасиан. Компанию ей составляет маленький Тит, хотя, как она тактично замечает в своих письмах, мальчик доставляет ей немало хлопот. Что, по мнению Веспасиана, и к лучшему, пусть уж она будет полностью занята мальчишкой и не имеет времени ни на что другое.

Вся тихая радость утра истаяла при мысли о неизбежном возвращении в змеиный ров римской политики. Даже здесь, на краю известного мира, в окружении собственных солдат, он чувствовал, как из самого сердца империи тянутся к нему, желая опутать и сокрушить, зловещие щупальца вероломства и коварства.

Веспасиан с горечью думал, что простая солдатская жизнь, увы, не для него. Он был дураком, рассчитывая на иное. Воздух, которым дышал высший класс империи, был пропитан политикой, и поделать с этим он ничего не мог.

Какое-то движение, замеченное боковым зрением, привлекло его внимание. Веспасиан повернулся и бросил взгляд за вал, туда, где Третья когорта его легиона закончила демонтаж временного лагеря и теперь строилась в походную колонну. За передней центурией следовала знаменная группа, затем еще четыре центурии, потом маленький обоз и тыловое охранение. Менее четырехсот человек. По сравнению с огромными маршевыми колоннами, которые только что выступили в поход на том берегу Тамесис, когорта казалась совсем маленькой, и Веспасиан взирал на нее со смешанным чувством сильной неприязни и надежды. Воины запятнали репутацию его легиона, и лишь их гибель могла стереть это пятно позора. Или гибель, или великий подвиг, который оправдал бы их в глазах товарищей по легиону и всей армии. В этом и коренилась надежда: в любом случае неприятная проблема Третьей когорты будет решена. Веспасиан почти наверняка знал, что, если его план сработает, Каратак выйдет из своего убежища и заглотит приманку, Максимий и его бойцы будут безжалостно уничтожены задолго до того, как их товарищи захлопнут ловушку, в которую заманили врага.

Некоторое время легат смотрел на центурионов, которые выравнивали ряды подразделений, а потом занимали места во главе своих центурий. Командир когорты провел последнюю проверку готовности, после чего присоединился к знаменной группе, сложил руки чашечкой и поднес ко рту. С того расстояния, на котором находился Веспасиан, приказ Максимия был едва слышен, однако колонна моментально пришла в движение.

– Командир, а командир, – промолвил, обращаясь к Макрону, его оптион, кивком указывая на лагерь. – На нас никак легат смотрит.

Повернувшись, Макрон увидел на смотровой вышке фигуру в золотистой, сверкающей на солнце тунике и наброшенном на плечи алом плаще. Даже издалека легата можно было легко узнать по большой голове и бычьей шее.

– Чего он теперь-то хочет? – пробормотал оптион.

Макрон издал тихий, горький смешок.

– Просто вышел удостовериться, что от нас отделался.

– Чего? – Оптион резко повернулся к Макрону, и центурион тут же пожалел о своей неосторожности. Он воззрился на оптиона.

– А ты что думал, Сентий? Старина так хорошо к нам относится, что вышел помахать нам на прощание ручкой?

Оптион покраснел и, бросив взгляд через плечо, крикнул:

– Выровнять ряды! Вы же легионеры, а не какие-то засранцы из вспомогательных сил!

Макрона эта попытка Сентия замаскировать свое смущение ничуть не обманула, но мешать помощнику наводить порядок он не стал. В том, чтобы не давать солдатам расслабляться, никакого вреда нет. К тому же, пусть и опозоренные, они все равно оставались легионерами, и Макрон сам был намерен не позволять им об этом забыть. Кроме того, его серьезно тревожило их будущее, и не только потому, что когорте предстояло вызвать опасность на себя. Тут как раз ничего необычного не было, это просто часть солдатской работы. Вчера вечером Максимий изложил командному составу когорты суть поставленной задачи со столь невозмутимым видом, словно речь шла лишь о возможности сурово посчитаться с родичами тех туземных воинов, которых командир когорты обвинял в подрыве своей репутации. Да, много крови прольется после того, как Третья когорта явится в маленькую мирную долину, раскинувшуюся рядом с болотом. И не только из-за бойцов когорты, подумалось Макрону. Если Катон и его товарищи попадут в руки бриттов в то время, когда когорта примется за свою кровавую работу, туземные воины наверняка сочтут необходимым предать каждого пленного римлянина долгой и мучительной казни.