Глава 27

– Ночью умер Гонорий, – пробормотал Фигул, присев на корточки рядом с тлеющими остатками походного костра. Катон напротив него сидел на давным-давно упавшем, покрытом лишайником и ярко-желтыми грибами, древесном стволе. Центурион кутался в батавский плащ и изо всех сил старался не дрожать.

– Ну, он из них последний.

– Так точно, командир.

Фигул кивнул, протянул руки к серому пеплу и слегка улыбнулся, чувствуя, как согреваются пальцы.

– Нас осталось двадцать восемь.

Катон поднял голову и обвел взглядом лужайку, на которой лежали спящие люди. Некоторые, когда первый слабый свет стал пробиваться сквозь кроны приземистых деревьев, ворочались, просыпаясь, другие кашляли, а двое тихонько переговаривались, но умолкли, заметив, что центурион смотрит в их сторону. Лужайка находилась в лощине и со всех сторон была окружена густыми зарослями дрока. Дальше лежало болото, над которым каждый вечер поднимался густой туман. То, что на следующий день после стычки с батавскими всадниками беглецы набрели на это место, было несомненной удачей. Шестерых павших они оставили с мертвыми батавами, а тяжелораненых унесли с собой по извилистым тропам в глубь болотной страны. Катон помогал им, как мог, но воины один за другим слабели и умирали. Гонорий получил глубокую рану копьем в живот. Крепкий и стойкий, он упорно цеплялся за жизнь до последней возможности, скрежетал зубами, превозмогая страшную боль, лицо его блестело от пота. Теперь он отмучился и лежал неподвижно, вытянувшись, руки вдоль боков. Таким его оставил Фигул – и увидел Катон.

Центурион поднялся на ноги, на миг скривился, напрягая затекшие мышцы, и, глядя на своего оптиона, сказал:

– Надо раздобыть еды. Мы уже не первый день голодаем.

Устроив в лощине лагерь, Катон выбрал несколько человек и отправился с ними на поиски припасов. Двинувшись по дороге, проходившей мимо лощины, они, оставив позади пару миль, набрели на мазанку, возле которой в загоне нашли четырех овец. В хижине лежал мертвый старик. Умер он уже довольно давно, и запах разложения они учуяли раньше, чем увидели труп. Катон решил, что старик, должно быть, заболел и умер у себя дома. Поживиться в лачуге, кроме жалкого тряпья, было нечем, но римляне прибрали и это, а потом попытались отогнать в лощину овец. Увы, три из четырех проклятых овец, едва их вывели из загона, со всех ног припустили в болото. Некоторое время из камышей доносилось блеяние и плеск воды, потом все стихло. Четвертую овцу зарезали и поджарили на костре, который Катон разрешил своим людям развести, только когда совсем стемнело. Животное оказалось тощим и жалким, чем, видимо, и объяснялось то, что оно не удрало вместе с остальными. Кое-как запас постного мяса удалось растянуть на пару дней, но теперь в животах вновь урчало от голода, и солдаты все чаще поглядывали на Катона, ожидая, что он решит эту проблему. По правде говоря, животные в окрестностях водились, но даже птицы им пока изловить не удалось, а круп маленького оленя, тут же скрывшегося в густом кустарнике, видели только один раз. Копья, которые люди Катона забрали у убитых ими батавов, так и не отведали крови, и животы изголодавшихся солдат бурчали все громче, норовя заглушить отдаленные крики выпи.

– Я поведу отряд на поиски, когда полностью рассветет, – промолвил Катон. – Уверен, что-нибудь поесть мы раздобудем.

– А что, если нет, командир?

Катон осторожно присмотрелся к выражению лица оптиона, но никаких признаков покушения на свой авторитет не обнаружил и ощутил угрызение совести. Уж конечно, после того как Фигул помог бежать Катону и остальным, ему не требовалось ничего доказывать. Верность своему центуриону сделала его изгоем и обрекла на полные опасности скитания, что вызывало у Катона чувство вины и сострадания. То был долг, оплатить который ему скорее всего не удастся никогда.

Но если верность Фигула сомнению не подлежала, то относительно остальных несчастных беглецов сказать то же с уверенностью было нельзя. За четыре дня, прошедшие с того времени, как они углубились в болото, Катон проникся острым ощущением того, что дистанция между ними и легионом увеличилась не только в географическом смысле. Люди еще только начинали осознавать истинную безысходность своего положения, и наступит время, когда они откажутся признавать, что звание центуриона дает ему право на верховенство, и когда это случится, поддержать авторитет командира сможет один лишь Фигул. Если Катон утратит преданность своего оптиона, ему крышка. Да и остальным тоже, поскольку для выживания им необходимо сохранять сплоченность и действовать как единое целое.

Интересно, как бы справился со всем этим Макрон? Катон ничуть не сомневался, что, будь его друг здесь, уж он-то сумел бы удержать все под контролем.

Катон опустил голову, чтобы оптион не заметил неуверенности на его лице, и лишь тогда ответил на его вопрос:

– Тогда мы продолжим поиски снеди до тех пор, пока что-нибудь не найдем. А если так ничего и не найдем, умрем с голоду.

– Даже так?

– Даже так, оптион. Других возможностей для нас нет.