Книги

Дитя двух семей. Приемный ребенок в семье

22
18
20
22
24
26
28
30

Приехала оттуда в прекрасном расположении духа, и мы уселись за учебники – догонять еще очень много предстояло. Сложностей тоже хватало. У Маши случались перепады настроения. В деревне не всегда все гладко, поводов для волнений хватало. Пару раз я даже запрещал ей ездить в деревню, не был уверен, что там все в порядке. На месяц, на полтора…

Но в том, что Маше очень нужны родные: и мама, и папа, и братья, и сестры – у меня нет ни малейших сомнений. Несколько дней назад были у психолога. Психолог лестницу нарисовал, на которой шесть ступенек. Попросил Машу разместить самых-пресамых хороших людей на самой верхней ступеньке. А просто хороших – чуть ниже. А самых-самых плохих – на нижней.

И стала Маша перечислять. Всех родных здесь, в городе, всех родных там, в деревне, школьную учительницу… Меня очень обрадовал результат. Маша разместила на самой верхней ступеньке и свою маму, и мою, и отчима, и моего брата, и учительницу, и меня. Все поместились.»

Даже если с момента последней встречи с кровными родителями прошло много лет и, казалось бы, связи никакой не должно было остаться, а сами воспоминания стерлись и поблекли, прожита целая жизнь порознь, восстановленные кровные узы могут принести покой и умиротворение, чувство «укорененности в жизни» и излечить старые ноющие душевные травмы. И что характерно, – чувства ребенка к приемным родителям после таких встреч всегда становятся более теплыми и глубокими.

«Странное ощущение счастья и остроты жизни, но в то же время и боли»

Вспоминает женщина, с пяти лет росшая в семье усыновителей и сумевшая найти своего брата уже взрослой.

«У меня начался детектив с поисками брата. Я не знала, где он, и мне казалось, что я выросла в нормальной семье, а он незнамо где – то ли в детском доме, то ли в доме инвалидов, и сейчас может быть в армии или еще где похуже. Я почти угадала – он тогда был в Чечне, братик у меня десантник.

Сначала я не знала ничего, помнила только свое старое имя и имя брата, да и то сомневалась. Начать поиски и переступить через себя было не так просто. Я даже позвонила по какому-то телефону доверия под предлогом, что они должны знать, где находится нужный мне дошкольный детский дом.

Все в жизни, что я считала само собой разумеющимся, вдруг, когда я узнала, что была удочерена, оказалось большим подарком.

Но как человек взрослый, я себя успокаивала. Не пойму почему, еще было странное ощущение счастья и остроты жизни, но в то же время и боли. Было ощущение, что до этого я жила в скорлупе, а потом эту скорлупу или кожу содрали, и я стала видеть и чувствовать в десять раз острее. Я даже гладила своего кота и смеялась от радости.

Хотя по всему выходило, что мне в жизни крупно повезло, жила я более-менее благополучно, но все равно вдруг стало очень себя «бедную-несчастную» жалко. В себя я приходила несколько месяцев.

А полностью я душевно успокоилась и всю ситуацию ПРИНЯЛА, только когда встретилась с братом. Я ходила по разным детским домам и домам ребенка, во всякие районо, крайоно, к инспекторам опеки, и почти нигде мне не отказывали в помощи. Вот только для того, чтобы раскрыть данные об удочерении, потребовалось согласие моей мамы. Так что жуткого для меня разговора избежать не удалось. Мама мне рассказала, как меня забирали из детского дома. Как папа заплакал, когда я, первый раз его увидев, взяла за руку и пошла с ним.

Мама в восторге от моих поисков родственников не была, но и не возражала.

В общем, за полтора года я нашла братика на другом конце страны. К приемной маме брата пришел инспектор по охране прав детей и сказал, что я его ищу. Она недельку подумала и попросила Колину жену рассказать ему про меня. Она отказалась. Через неделю Коля сам у нее спросил: «Что происходит? Почему со мной дома никто не разговаривает? Я что, НЕРОДНОЙ?». Когда Марина ему объяснила, в чем дело, он очень обрадовался: «Я знал, что у меня сестра есть!».

Колю усыновили в 3-4 года, но он всю жизнь что-то такое подозревал.

Общаться нам мешает огромное расстояние, так что в основном пишем друг другу письма. Четыре раза семьями ездили друг к другу в гости. Первый раз друг на друга смотрели с огромным удивлением, с восторгом находили общее, а различия старались деликатно обходить. Интересно, что у нас похожие по вредности характеры и одинаковые пристрастия в еде – терпеть не можем рыбу и кока-колу. Трудно рационально объяснить почему, но мы с ним очень счастливы, что нашли друг друга.

Интересно, что брат стал военным, как и его приемный папа, а я покушаюсь на кандидатскую степень, как мои приемные родители. У нас обоих уже есть свои семьи и по сыночку.

Решите вы скрывать усыновление или нет, не уничтожайте всю информацию о кровной семье. Теперь мы с братом узнали о существовании нашей младшей сестренки Людмилы. Но ее удочерили в девять месяцев, и где она, узнать не можем. Единственный шанс – если когда-нибудь она сама или ее родители начнут нас разыскивать. Например, заглянут в базу данных передачи «Жди меня» – интернет предоставляет прекрасные возможности для анонимности. Мне было бы достаточно получить информацию от ее родителей, что у нее в жизни все хорошо, ну, и фотографию. Они лучше знают, можно ли и нужно ли говорить ей, что она приемная.

Про своих кровных родителей я пыталась что-то узнать. Мать исчезла в неизвестном направлении, в адресном бюро все данные уничтожили. Как-то усиленно искать ее мне неохота, особо общаться с ней я бы не хотела. Но есть желание увидеть ее, посмотреть – что во мне есть от нее.

Сейчас, глядя на моего сыночка, на это счастье до замирания сердца, я не могу понять – как можно пропить троих детей? Я пытаюсь. Она была младше меня, но не такая уж дурная малолетка. В опеке сказали, что она не пыталась увидеться со мной в детском доме, что-то обо мне узнать. Я и искала-то ее, чтобы узнать, нет ли у меня еще брошенных братьев и сестер. Ведь я старшая и, наверное, могла бы им помочь.