— Молчать. Не кричать. Выполнять приказы. Тогда тебе ничего не сделают, — с акцентом, почти по слогам сказал над ухом незнакомый мужской голос. — Если поняла — кивни!
Клодин послушно кивнула. Чужие руки с ее живота и ото рта убрались.
— Иди вперед. — Нечто твердое толкнуло ее в спину, побуждая двигаться в сторону обеденного салона.
Светильники в салоне горели еле-еле, в четверть накала, и этот тусклый свет делал обстановку еще более мрачной, чем если бы их не было вообще.
Большой овальный стол, за которым гости шейха ужинали прошлым вечером, исчез. Вместо него посреди салона стояли буквой «П» три узких стола, накрытых белыми скатертями — один короткий и два подлиннее. Вдоль внешней стороны «П» были расставлены стулья, кое-где на них уже сидели гости шейха. Похоже, что, как и Клодин, их подняли внезапно, некоторые были в халатах.
И — автоматчики. Двое. Один стояли промежутке между столами, второй, увидев Клодин, направился к ней. Почему-то она ничуть не удивилась, узнав в нем старшего помощника.
— Не разговаривать, слушаться, молчать, — монотонным, как у робота, голосом сказал он, подходя; обменялся с ее конвоиром несколькими словами на незнакомом языке — на арабском, теперь Клодин была в этом почти уверена — и, подтолкнув ее дулом автомата, повел вдоль стола, мимо спин сидевших людей. Дойдя до первого свободного стула, снова подтолкнул.
— Здесь. Сядь.
Она молча села.
Ей было жарко и одновременно холодно; слегка пробивало в пот, как всегда, когда приходилось вставать не выспавшись. И почему-то не было особо страшно — может, потому, что происходящее представлялось не совсем реальным; казалось, достаточно сделать небольшое усилие, и можно будет проснуться под теплым одеялом в объятиях Томми.
Томми… они его не нашли, иначе эти двое с автоматами не вышли бы из ее каюты так быстро. Хоть это хорошо…
Взгляд Клодин уткнулся в тускло просвечивавшую позади сидевших напротив нее людей мозаику, воображение дорисовало остальное: белая лошадь с раздувающимися ноздрями во весь опор несется по пляжу.
«Кобылица пророка», — вспомнилось ей. Кобылица пророка…
Наверное, то, что сейчас происходит — это и есть та самая операция, о которой так скупо поведал Томми. Ошиблись аналитики МИ-5, вычисляя «самые» и «не самые» вероятные версии: все должно было случиться не в самолете, не на танкере, а здесь, на этой самой яхте.
Вопрос лишь — что? Что будет дальше, что все это значит?
Автоматчики то и дело, поодиночке и парами, приводили все новых гостей, и старший помощник со своим монотонным «Не разговаривать, слушаться, молчать» рассаживал их за столом.
Вскоре привели Карренов — старшего и младшего. Легкая небритость, равно как и расстегнутая рубашка, Ришара ничуть не портили — наоборот, придавали ему этакий небрежный шарм.
На ходу он переглянулся с Клодин, словно обменявшись репликами: «Как дела?» — «Сам видишь» — «Что это все значит?» — «Не знаю». Потом его повели дальше и посадили стульев через шесть в том же ряду, где сидела она сама, так что дальнейшее безмолвное общение стало невозможным.
Наконец все места за длинными столами были заполнены — короткий оставался пустым.
В салоне появились еще двое автоматчиков. Клодин попыталась незаметно, не глядя в упор, а словно скользя по ним рассеянным взглядом, рассмотреть их получше — люди как люди, молодые смуглые парни, и одеты нормально — брюки, рубашки; на одном — форма стюарда, даже бейджик до сих пор на нагрудном кармане болтается. Ничего зловещего и угрожающего в них не было, если бы… если бы не висевший у каждого на груди автомат.