Ему не терпелось продолжить путь, но она заставила его подождать, набрала плакун-травы, перетерла камнем и осторожно наложила кашицу на глазную впадину. Объяснила ему, как готовить свежие примочки, и велела накладывать дважды в день. Наконец юноша снова пустился в путь со своей тележкой, постанывающей под страшным грузом.

Набожа вернулась в заросли и долго сидела, закрыв лицо руками. Затем собрала снедь, которая понадобится ей наутро. Но с рассветом на дороге появились римские всадники, еще не полностью отошедшие от безумия битвы: они вопили, рубили клинками воздух и вонзали пятки в конские бока. Набожа снова спряталась в чаще.

С тех пор она не выходила из леса, отваживаясь спускаться к реке только за водой. Вдали начали появляться большие группы марширующих римлян и отдельные соплеменники, рыщущие на краю леса. Дважды, собирая зелень и яйца, она натыкалась на тела — мальчика с отрубленной рукой, старухи с вывороченными кишками.

Однажды ранним утром, намереваясь наполнить мех, Набожа остановилась у дуба, росшего на краю поля. Выглянув из-за ствола, она осмотрела сначала дорогу, затем ближний берег реки. Путь казался свободным. Сняв с плеча мех, Набожа присела на корточки на берегу. Но стоило ей опустить сосуд в реку, как вода перед ней ожила, словно потревоженная внезапным порывом ветра, явив смутные очертания человеческого лица; оно вдруг приобрело цвет плоти, на месте глаз и рта появились темные провалы. Вода вокруг лица мерцала млечной белизной. Набожа, отшатнувшись, упала, потом кое-как поднялась, отступила еще, и вдруг нежный голос Хромуши вырос над речной гладью и прошептал: «Жди…» В следующее мгновение река сделалась обычной, и спокойное синее небо отразилось в ней.

Набожа юркнула за дуб, затем скользнула вниз по стволу и уселась на корточки. Сердце трепетало при мысли, что Хромуша, вывернувшаяся из ее рук, каким-то образом проделала такой огромный путь от Черного озера, чтобы прошептать ей наставление. Неужели дочь смягчилась к матери? Смягчился ли Кузнец? В следующий момент, однако, Набожу одолела прежняя усталость, и она прижалась головой к стволу. Разум сыграл с ней шутку.

Позади дуба раздался всплеск. Осторожно выглянув из-за дерева, она ахнула: не более чем в шести шагах от нее на коленях у воды стоял, обмывая в реке плечо, римский воин. Вскочив, он выхватил меч и выставил его в направлении дуба, откуда послышался возглас. Пытаясь встать, Набожа уронила мех, прижала тыльную сторону ладони ко лбу, зашептала: «Услышь меня, Покровитель!» Вот, значит, как это будет. Вот так она встретит свой конец?

Римлянин подошел ближе, и глаза его расширились, на лице мелькнуло узнавание.

— Ты… — выдохнул он, и конец меча уткнулся в землю.

И действительно, он был знаком ей: как можно забыть этот шрам, тянущийся из-за уха к горлу! Этот человек был среди солдат, что приходили на Черное озеро.

— Я лечила твой нарыв. — сказала она и тронула его за ухом, указывая, где именно.

— Ты тогда напомнила мне девушку, которую я оставил в Италии. — Его плечи поднялись, опустились. — У тебя та же грация.

Он поднял ее питьевой мех, наполнил его водой из реки. Сунул ей, хотя она была не в силах протянуть руку.

Римлянин попытался еще раз; и она приняла мех, отпила из него и передала назад. Римлянин тоже сделал глоток, сел, поставил мех на землю рядом с ней.

Наконец она подвинулась ближе к нему и поведала, что ее имя Набожа, что она направлялась в Городище, но не решилась выйти из леса. Она видела римских солдат и по их воплям поняла, что лучше спрятаться.

— Всё еще опьянены кровью, — сказал он.

Она посмотрела на его плечо, на вздувшиеся рубцы, которые он обмывал в реке; пошла в лес и, вернувшись с горстью листьев подорожника, принялась растирать их в ладонях, пока те не побурели, затем наложила кашицу на рубцы. Так учила ее Карга, сказала Набожа, а ее дочь знает магию Матери-Земли не хуже ее самой. Произнеся вслух имя Хромуши, она заплакала.

— Ты плачешь о своей дочери? — спросил он.

Набожа утерла лицо тыльной стороной ладони:

— Меня отослали прочь от нее.

— За что?