То, что они сейчас видели, не имело ничего общего с могучими колоссами тосканского гения. Изображение снова дышало — только в приглушенном варианте — неистовой силой первой скрытой фрески. Сплетенные тела, трагические лица, пылающие пейзажи: библейские сцены здесь выглядели подлинным кошмаром.

У людей были черные десны, проплешины на месте волос, выпавших целыми прядями, выжженные глаза. Все вместе напоминало жуткие фотографии жертв, сгоревших в атомном пламени Хиросимы.

— Здесь художник утрировал характерные черты своего стиля. И потом, это множество фигур… Очень напоминает адские образы Брейгеля Старшего и его «Триумф смерти»[78]. Такие же искаженные лица, та же тщательная проработка деталей… В этом отношении можно говорить скорее о пятнадцатом или шестнадцатом веке.

— А что собой представляют эти сцены?

— Тут не все ясно… Они тоже расположены крестообразно. Вон о той, верхней, могу уверенно сказать, что это Адам и Ева…

Изможденная пара стояла у подножия древа познания — иссохшие тела, до черноты опаленные солнцем. Художник явно представлял земной рай невеселым местом.

— А слева — Вавилонская башня, крах человеческих амбиций, рассеяние людей, не говорящих больше на одном, общем языке…

Здесь живописец собрал вместе каменные обломки и людские фигуры, образовавшие нечто вроде пирамиды, полуминеральной, получеловеческой, символизирующей хаос мироздания…

— Зато никак не могу уверенно определить, что иллюстрируют два следующих эпизода… Старик, взывающий к юноше, может быть Исааком, который благословляет Иакова, или Иовом, лишившимся своих детей, или даже Авраамом, приносящим в жертву сына… здесь плохо видно.

Ньеман слушал его, мысленно спрашивая себя: а так ли уж важен смысл этих изображений? Но в то же время он чувствовал, как гипнотически действуют на него лица персонажей, их жгучие взгляды, их кости, готовые прорвать кожу…

Лехман простер руку к последнему экрану, слегка согнув пальцы, словно он держал невидимое яблоко.

— А в нижней части этой крестообразной фрески изображена спящая женщина; это может быть один из многих ветхозаветных персонажей, тут я должен провести тщательные изыскания.

Майор склонялся к мысли, что женщина, скорее, агонизирует: казалось, ее коренастая фигура и короткие руки погружены в лужу черной крови, а может, это был след атомного пламени, опалившего землю. «Облученные из часовни Святого Амвросия» — хорошее название для очерка в местной прессе.

Лехман восхищенно щелкнул языком и торжественно заключил:

— Просто потрясающе! Эта часовня станет нашей Сикстинской капеллой!

Вот в этом Ньеман сильно сомневался: Посланники никогда не допустят, чтобы кто-то обнародовал существование данных фресок, и уж точно запретят удалять поверхностный живописный слой. Этим сценам суждено оставаться погребенными под штукатуркой, а любоваться ими будут лишь немногие посвященные, и только в свете рентгеновских лучей.

— Ладно, пока я попрошу вас хранить молчание, — сказал майор. — Эти изображения — часть следственных материалов и считаются секретными.

— Ах да… Ну… разумеется…

Лехман, конечно, уже вообразил себя героем, рассказывающим журналистам, как он раскопал эти сокровища. Притом в процессе криминального расследования, ни больше ни меньше!

А Ньеман тем временем размышлял: каким это образом Посланники оказались в курсе происходящего? Неужто им тоже пришла в голову мысль прибегнуть к радиографии? Или, может, эти фрески были описаны в каких-то древних текстах?