Она скрывает свою силу в этих глазах под ресницами, своё мягкое, спелое тело под старой, тёмной одеждой. Она даже свои мысли и желания до недавних пор скрывала. А сейчас, в кратком мгновении, она обнажилась мне до границ душевных.
«На сколько?»
Звучал в моей голове её голос с лёгкой насмешкой и издевкой, будто она со мной торговалась. Да только глубокая серая пелена неба в глазах выдавала горечь от собственных слов и моих желаний.
Она не была в меня слепо влюблена, чтобы исполнить любую прихоть по щелчку моих пальцев в силу своей наивности и молодости. Нет…
Она не была влюблена в славу и богатство, чтобы понять моё истинное положение в обществе и самой лечь в мою кровать, предварительно стянув с себя одежду, готовая на всё ради блеска монет. Нет…
Будь она такой, я бы не страдал ночами от порочно-сладких снов и не тосковал по её телу, как волк по одинокой луне.
Не ловил бы любой звук, что исходил из её сочных губ, и не пытался бы в каждый удобный случай украсть мимолетное прикосновение к этой нежной коже.
Но она не хотела.
Не хотела меня? От этой мысли моя мужская сущность приходила в бешенство. И тем не менее я помню, как она смущалась в моих руках и таяла от моих губ на белоснежно-белой шее.
Нет, дело не в моей внешности. Дело в её неопытности и твердом желании держаться своих принципов.
Похвальная черта характера. И это объясняет её категоричное: «Я не лягу под тебя, господин Садэр. Наказывай, бей, злись… Но не буду твоей подстилкой и утехой на ночь. И больше ко мне не лезь!»
Значит, она хранит себя. И видит бездна, что эта новость оказалась мне по душе. Никогда не был таким ценителем женского нетронутого тела, а сейчас стало необыкновенно сладко на душе от мыслей, что я буду первым, кто попробует её плоть, и последним. Зачем же бить? Глупость какая, такую маленькую куколку надо только покорять. И наказывать лаской, нежностью, подарками и объятьями, а лучше всего страстными ночами.
Она не хотела стать моей утехой. Сомневаюсь, что я так быстро закончу с ней. Не знаю, хватит ли десяток лет, чтобы утихла жажда по её душе и голод по прекрасному телу.
Эта девчонка глубоко ошибалась, если думала, что отделается от меня парочкой ночами. Наивная маленькая куколка Давина…
А то, что не хочет быть подстилкой, — прекрасно. Потому что она станет женщиной. Моей женщиной.
Эта мысль слегка меня отрезвила. Злость после её монолога и ухода немного угасла, и я с трудом взял себя в руки.
Она младше меня, неопытней и такая ранимая по сравнению с моей жёсткой натурой, поэтому я не стану напирать и закрою глаза на её преждевременное заявления, рано или поздно всё равно она уснёт в моих объятьях и проснётся там же.
Этот разговор измотал меня окончательно. Серое небо заволокли грозовые тучи, и в сопровождении грома начали падать с неба крупные капли дождя. А ведь с утра ничего не предвещало грозу, было ясное голубое небо и тёплый весенний ветер. Как же всё-таки жизнь может делать такие крутые повороты. Ещё совсем недавно моя жизнь начиналась от рукоятки моего меча и заканчивалась на его остром конце, сейчас же всё помещается в взгляде серенивых глаз молодой ведьмочки с тяжёлым прошлым и упрямым нравом.
Заглянув в тёмные тучи, как и её глаза, я хмыкнул себе под нос. Неужели природа и впрямь защищает своих детей? А ведьмы из покон веков были её дочерьми.
— Не обижу я её, — проворчал в небесную гладь. И дождь усилился. В мгновение ока я промок, но вопреки стихии добавил твёрдо: — Моя она, и точка.