– Тем более. Что же вы, товарищ Фрумкин, молчите? Сделали дело, будьте так любезны, объяснитесь теперь. Зачем, почему, по какому праву?

– Мы… мы… – снова начал мямлить почтальон.

– Смелей, смелей! – подстегивал Иванов, – выкладывайте. Теперь уж поздно что-либо менять.

– Мы встретились, и Виктор предложил мне помощь. Вы ведь не сказали, куда мне отнести письмо.

– Ошибаетесь. Я вам четко велел отнести его на другой конец города.

– Да, но вы не назвали адрес. И… чтобы… узнать, мы вскрыли письмо… А там…

– И что там?

– А там только слова: «Я В ПУТИ».

– Так… понятно, – тихо сказал Иванов, – продолжайте.

– И вот я пришел сюда.

– Все понятно. Все понятно, – нахмурился Иванов, точно доктор, неожиданно нашедший у больного признаки тяжелой болезни. Однако Фрумкина не покидало ощущение, что все эмоции у Ивана Ивановича – деланные, что на самом деле то, как он думает, как говорит и как ведет себя, – вещи разные и никак друг от друга не зависящие. Чему он улыбался? Разве так стал бы вести себя человек, узнавший, что его письмо вскрыли? Нет, конечно, нет. Все ненастоящее, все поддельное. Везде ложь, чья-то придурь, обман, пошлая фантазия. Фрумкин совсем ничего не хотел, – ни относить письмо, ни встречаться сегодня с Подольским. Не хотел вскрывать конверт, не хотел бежать, не хотел сейчас чувствовать себя униженным перед этим фальшивым человеком. Но и уйти тоже не мог. Где-то на уровне подсознания он понял, что ему никуда не деться. Только сейчас, так поздно, понял, что обречен! Сердце сжали тиски холода, дрожь опять пробила все тело.

– Мне все с вами ясно. С вами обоими, граждане товарищи Фрумкин и Подольский, – заключил Иванов тоном классного руководителя, выслушавшего отчет нашкодивших учеников.

– А-а-а. А откуда вы знаете мою фамилию? – наконец подал голос Виктор.

– Так уж приходится… все про всех знать…

– Вы что, работаете в органах?… – несмело предположил Подольский.

– Гм… Об этом никогда не задумывался. – Иванов поднял вверх тонкую черную бровь. – Хотя в каком-то смысле вы правы. В органах. Правда, смотря в каких. Но это уже детали. Не правда ли, господа? Ах, простите, оговорился. Товарищи… Ну, так что же мне с вами делать прикажете?

– Ну, я могу пойти, – снова подал голос Подольский, – мне на работу надо.

– Значит, как письма чужие вскрывать, вам на работу не надо?! – рявкнул на него делано рассерженный Иванов, приведя Виктора в совсем безысходное и отчаянное состояние.

– Мы хотели как лучше… – пролепетал в свою защиту Подольский.

– Ага, и сделали это из чистого альтруизма, а не в целях удовлетворения своего любопытства, – закончил за него Иванов. – И вообще, вы никогда ничего предосудительного не делали, чисты как ангелы. Оба. Так я должен вас понимать?